– Когда должна состояться эта встреча?
– Джон не сказал. Дату в записке проставить не дал, чтобы самому выбрать, когда ее лучше отправить. Наверное, ему надо было собрать, так сказать, комитет по организации встречи и все подготовить. Потому я и спросил, давно ли ты виделся с Поупом.
– Где он должен встретиться с тобой? Вернее, с Белласисом?
На протяжении нескольких дней, прошедших после того вечера, Оливеру казалось, что он словно бы постоянно носит с собой запечатанный в бутылке секрет, опасный и непонятный. Ему не хотелось признавать, что он повел себя как глупец и простак, хотя на самом деле именно так оно и было. Теперь смертоносная тайна вырвалась из бутылки и выросла до гигантских размеров, разом заслонив все остальные мысли.
– Не помню.
– Так напряги мозги и вспомни!
Джеймс подошел к колокольчику и дернул за веревку. Когда из столовой прибежал лакей, Джеймс крикнул ему, едва тот успел открыть дверь:
– Отправьте мальчика к Кверку, пусть немедленно закладывает экипаж! Мы едем прямо сейчас!
– Но куда? – в замешательстве спросил Оливер. – Ты не знаешь нынешнего адреса мистера Поупа, а я не помню, где назначил ему встречу. И почему именно сегодня?
– Если уже поздно и Поуп серьезно ранен, я тебе этого никогда не прощу! – глядя сыну в глаза, рявкнул Джеймс. – Если же еще ничего не произошло, то мы предупредим Чарльза, даже если придется всю ночь прождать у его конторы. Так куда же все-таки Белласис хотел его выманить? В Сити? За город? Хотя бы это ты должен помнить!
Оливер задумался.
– Думаю, в Сити. Да, потому что он сказал, мол, Поуп от места своей работы дойдет туда пешком.
– Значит, начнем с Бишопсгейта. Бери пальто, а я пока предупрежу мать.
Джеймс направился к двери.
– Отец!
Джеймс остановился и повернулся к сыну.
– Мне очень жаль.
Это была правда. Лицо Оливера побледнело от огорчения.
– Ты пожалеешь еще больше, если с ним что-нибудь случилось!
Джона Белласиса била дрожь, то ли от холода, то ли от того, что ждало его впереди. Он отпустил коляску за несколько улиц до Олхэллоуз-лейн, чтобы кебмен не знал, куда на самом деле направляется его пассажир, так что теперь Джон шел по лондонскому Ист-Энду ночью, один, без сопровождения.
Когда в тот вечер в «Лошади и груме» они расстались с Оливером Тренчардом, Джон спрятал записку, сказав себе, что никогда ею не воспользуется. Поначалу его мучили угрызения совести. Как только Белласис увидел Оливера в пабе, у него тут же возник коварный план, он вдруг отчетливо осознал, как можно устранить препятствия на пути к счастью. И все же он продолжал колебаться.
Каждый день Джон ожидал, что его вызовет к себе дядя. Не будут ли они с отцом столь любезны нанести визит в Брокенхёрст-Хаус, дабы выслушать новости, которые имеют большое значение для их будущего? Но приглашение все не приходило. Не было также ни объявления в газетах, ни письма от тетушки Каролины – вообще ничего. Сейчас Тренчарды уже должны были узнать правду, раз уж он собственноручно предоставил им неоспоримые доказательства. Об этом Джон каждый раз вспоминал с болью. Потом он решил, что семейство, должно быть, хочет сперва тщательно перепроверить факты и засвидетельствовать все в полном соответствии с законом. Похоже, Тренчарды никому ничего не намерены рассказывать – возможно, даже Брокенхёрстам – до тех пор, пока претензии Чарльза Поупа не будут признаны правомерными и подтверждены судом. Отсюда следовало, что если Джон решится исполнить задуманное, если найдет в себе смелость – ибо для этого тоже требовалась своего рода смелость, – то сделать все надо до того, как появятся публичные объявления. О гибели виконта, наследника графа Брокенхёрста, растрезвонят все газеты в стране. А кому интересен молодой начинающий коммерсант? Его смерти посвятят разве что крошечную колонку в нижнему углу страницы.
И все же Джон медлил. Сидел в одиночестве у себя дома, смотрел на записку, которую написал Оливер, пока наконец не начал подозревать, что ему недостает твердости духа осуществить то, что он обязан сделать, если хочет исправить ужасную несправедливость, уготованную ему судьбой. Может быть, ему просто не хватает смелости? Может, его страшит расследование и петля палача? Но если Джон ничего не предпримет и все его надежды и мечты разобьются вдребезги и осколками лягут у его ног, то какая жизнь его ждет? Будет ли она многим лучше смерти на виселице?
Все эти дни Белласис не выходил на улицу, сидел взаперти в своих комнатах. Ужинал в одиночестве, и прислуживал ему тот самый молчаливый тип по имени Роджер. Джон платил слуге хорошее жалованье, однако это, как он вдруг подумал с невеселой иронией, вовсе не гарантировало хозяину безопасности. Джон пил в одиночку, и пил немало, уверенный, что даже его скромная жизнь, а она была достаточно скромна по сравнению с тем, какое существование вели многие его более удачливые сверстники, что даже такая простая жизнь окажется под угрозой в тот самый момент, как придет известие, что он больше не богатый наследник с блестящим будущим, а всего лишь человек, погрязший в долгах и лишенный перспективы когда-нибудь найти средства для их выплаты. Кредиторы набросятся, как акулы, в расчете урвать те немногие деньги, что у него еще остались, и отец его не спасет. Если уж на то пошло, Стивен Белласис испытывал гораздо более серьезные трудности, чем его сын. Оба будут объявлены банкротами, и что же дальше? Нищая жизнь в Париже или Кале, на скудный пенсион, который Чарльз Поуп (Джон не мог заставить себя называть его Чарльзом Белласисом), может быть, согласится им предоставить? Нет, надо рискнуть, использовать свой шанс: либо триумф, либо виселица – все лучше, чем жалкое прозябание.
Одним словом, наутро после очередной бессонной ночи Джон все-таки решился. Он достал конверт и, глядя на записку, тщательно скопировал почерк, написав всего одно слово: «Поупу»; потом положил записку в конверт и запечатал его воском. Выйдя на улицу, Белласис отошел на достаточное расстояние от «Олбани», остановил кеб, назвал кебмену адрес конторы Поупа и дал ему денег.
Возвращаясь обратно, Джон твердил себе, что этот человек может оказаться прохиндеем: выбросит конверт, присвоит деньги и посадит нового пассажира. Ну и пусть. Если этим кончится, значит так тому и быть. Но в любом случае следовало тщательно подготовиться. Надо было пораньше отправиться в «Черный ворон», изучить окрестности, прикинуть расстояние от паба до реки, откорректировать план на месте. Джон снова провел целый день у себя, лежа на постели или шагая по комнате из угла в угол. Время от времени он задумывался: может, никуда не ходить? Пусть Чарльз придет на встречу и никого не застанет. Он, разумеется, спросит Оливера Тренчарда, а не Джона Белласиса, трактирщик в ответ недоуменно пожмет плечами, и Чарльз отправится домой, ляжет спать… Ага, а наутро встанет и заберет себе все, что должно по праву принадлежать Джону. Нет, этого допустить было никак нельзя, и Джон понимал, что должен действовать. Даже если он потерпит поражение, то все равно сможет сказать себе, что по крайней мере попробовал победить, не сдался без борьбы на милость безжалостных богов.
