– Я не прошу прощения потому, что сделала, как решила. Я беременна нашим ребенком. Это была моя цель, и ее я достигла.
– Ты никак пытаешься уверить меня, что сделала это преднамеренно?
Она стрельнула в него взглядом:
– Ты ведь меня знаешь. Разве я что-либо делаю без цели? Разве я когда-нибудь поступаю импульсивно?
По выражению лица Оливера Сьюзен поняла, что он невольно заинтересовался.
– То есть ты считала, что я не способен дать тебе ребенка?
– Ты пытался почти одиннадцать лет.
– Но мы думали, что вина лежит на тебе.
– А теперь мы знаем, что нет. – Неужели ей удалось избежать гнева и вспышки ревности, которых она так боялась? – Видишь ли, – осторожно продолжила Сьюзен, – я хотела быть уверена, что причина не во мне, а в тебе. Мне следовало убедиться наверняка.
– И вот результат, – с непроницаемым лицом сказал он.
– Да. И вот результат. Я беременна нашим ребенком. Не важно, мальчик это будет или девочка, но у тебя появится наследник. Неужели ты хочешь посвятить свою жизнь Гленвиллу, зная, что дом и поместье некому передать? Разве к этому ты стремился?
– Я хочу иметь своего собственного ребенка.
– И у тебя он будет. Я тоже этого хочу. И я дам его тебе. Если бы я не сделала то, что сделала, ты бы до конца дней остался бездетным.
Оливер промолчал. По обе стороны от камина висели два пастельных портрета, его и Софии в детстве. Сестренке, наверное, было лет шесть, а ему – года три или четыре, он был запечатлен в шерстяной курточке и рубашке с воротником-жабо. Оливер рассматривал себя, каким он был давным-давно, и в голове забрезжило смутное воспоминание о художнике, который посулил маленькому Оливеру апельсин, чтобы тот не вертелся. А сзади продолжала разглагольствовать Сьюзен:
– Мы снова откроем в Гленвилле детские комнаты, которые были закрыты с тех пор, как твоя матушка купила дом. Если родится мальчик, ты сможешь учить его ездить верхом, плавать, ловить рыбу, стрелять. Только так ты сможешь стать отцом, Оливер, другого пути нет.
Когда муж снова повернулся к ней, Сьюзен была потрясена, увидев, что у него в глазах стоят слезы.
– Ты хочешь сказать, что сделала это ради меня?
– Я сделала это ради нас обоих. – Сьюзен почувствовала, что крепко держит поводья в руках и может направлять разговор, куда пожелает. – Мы начали уставать друг от друга, от нашей совместной жизни. Оттого, что у нас не было детей, нам с каждым днем становилось все тоскливее. Я знала, наше расставание – лишь вопрос времени. Ну и что тогда ждало бы нас впереди? Каждого из нас?
– Почему ты не рассказала мне о своем плане?
– По двум причинам. Во-первых, я могла на самом деле оказаться бесплодна, и тогда ничего бы не вышло. Я бы только оттолкнула тебя еще больше.
– А вторая?
– Ты бы наверняка мне запретил. Но зато теперь мы будем родителями!
Оливер ничего не сказал, но она заметила, как муж украдкой вытер глаза. Вдруг оказалось, что Сьюзен обнаружила в Оливере какие-то очень глубоко спрятанные черты; выпустила на волю натуру, которая была сокрыта от нее все десять лет их совместной жизни. Она лежала не шевелясь, положа руки на покрывало, а он шагал взад и вперед по вышитому ковру в изножье кровати. С улицы послышался звук собачьей свары, и Оливер подошел к окну глянуть, что происходит.
Он простит Сьюзен. Теперь он это знал. Не вполне понятно было, сделала ли она это для него или для себя, но в любом случае теперь он был уверен, что жена не просто завела любовника и попалась. С этим он бы никогда не смирился. А ведь Сьюзен права. Жизнь, которой он многие годы жаждал, была совсем рядом, и это была счастливая жизнь…
– Но у меня есть одно условие, – проговорил Оливер, по-прежнему неподвижно глядя в окно.
– Назови, – сказала она, чувствуя, как по всему телу разливается облегчение.
– После сегодняшнего вечера мы больше никогда не будем упоминать о том, что это не мой ребенок. Даже в разговоре друг с другом.
Сьюзен почувствовала, что ей стало легче дышать. Плечи расслабились, и она откинулась на кружевные подушки, лежавшие у нее за спиной.
– Зачем мне говорить иначе? – произнесла она голосом любящей женщины. – Разумеется, этой твой ребенок, дорогой. Кто еще может на него претендовать?
И тогда он подошел к жене, взял ее ладони в свои и наклонился, чтобы поцеловать в губы. Поначалу одна мысль об этом показалась Сьюзен отвратительной, но способности управлять собой ей было не занимать. Сейчас этот человек не был ей приятен. Да и был ли вообще хоть когда-нибудь? Оливер даже не был ей симпатичен, ее не привлекало его общество. Но привязанность мужа была необходима Сьюзен в той новой жизни, которую она собиралась для себя построить. Вот и хорошо. Она научится любить Оливера. Даже преодолеет отвращение при мысли о том, чтобы заняться с ним любовью. В конце концов, когда-то он ей наверняка нравился, хотя бы немного. Муж, конечно, ошибался на ее счет. Сьюзен именно что завела себе любовника, Джона Белласиса, и элементарно попалась. Но это истолкование событий исчезло, растворилось в эфире, и теперь Сьюзен предстояло свыкнуться с выдуманной ею самой историей о том, что она пожертвовала собой, дабы родить ребенка, которого они смогут вдвоем любить и воспитывать. Сьюзен прикинула, что ей потребуется не больше года, чтобы полностью в это поверить. Если постараться, она постепенно полностью забудет, что произошло на самом деле. И с этой мыслью она приоткрыла рот, чтобы поцеловать Оливера со всей страстностью, на какую была способна. Поначалу его язык у нее во рту показался ей неприятно большим, и к тому же от мужа несло кислым вином, но Сьюзен не обращала на это внимания.
Теперь она была вне подозрений.
11. Наследство
Каролина Брокенхёрст недоуменно смотрела на посетительницу и не могла взять в толк, о чем та говорит.
– Не понимаю, – наконец сказала она.
Анна не удивлялась. Это и впрямь было трудно постичь сразу. Собираясь к Каролине, она долго прикидывала, как лучше все объяснить, но в конце концов пришла к заключению, что надо просто сказать все как есть.
– Теперь мы знаем, что ваш сын Эдмунд перед смертью действительно женился на моей дочери Софии. Чарльз Поуп – законнорожденный ребенок, да и никакой он вовсе не Поуп. Он Чарльз Белласис, точнее, виконт Белласис, законный наследник своего деда.
В тот день Джеймс Тренчард пришел домой переполняемый радостью. В руке он держал вожделенный документ. Его юристы зарегистрировали брак, и он был утвержден Комитетом по привилегиям. Этот последний этап мог занять некоторое время, но юристы изучили бумаги и не увидели никакой сложности. Иными словами, хранить тайну больше не было необходимости. Анна первой сказала, что надо немедленно поставить в известность леди Брокенхёрст. Она отправилась к графине и, застав ту в одиночестве, сообщила ей эту новость.
