В другой раз, будучи в более благосклонном настроении, царь Иван отправил еще одно посольство в Англию к той же самой «пошлой девице». В 1582 г. дворянин Федор Писемский и подьячий Неудача (вот какие имена были!) Ховралев везли предложение заключить договор о дружбе, также им было поручено выяснить, можно ли надеяться на женитьбу царя Ивана на незамужней племяннице королевы Марии Гастингс. Царь указал Федору «ее высмотреть накрепко: какова ростом, сколь велика? и какова обличьем, бела ль или смугла?». На неудобный вопрос – как же быть с тем, что царь был уже женат, послам, ничтоже сумняшеся, следовало отвечать: «Государь взял за себя в своем государстве боярскую дочь, а не по себе. А будет королевнина племянница дородна [это, надо думать, было особенно важно]… и государь наш, свою оставя, зговорит за королевнину племянницу»
[11].
Через пять недель беспокойного плавания послы прибыли в Англию, где их поместили под Лондоном «до указу в селе Татномгейкрасе» (под этим скрывается Tottenham High Cross), потом перевели «в ыное место, в село Вулучь» (т. е. Woolwich), где дали им двор «лутче и пространнее того двора», где они жили ранее. Они получили аудиенцию у королевы, которая приняла их в Виндзорском замке недалеко от Лондона.
Елизавета постаралась отвести угрозу женитьбы и описала предполагаемую невесту так, чтобы надежды у жениха не оставалось: «Она не красна, и неможет добре, и лежала воспицей [болела оспой] и лице ее красно и ямовато». На одном из приемов послу все-таки удалось увидеть Марию Гастингс, и тут он сам мог оценить ее: она оказалась «ростом высока, тонка, лицом бела, очи серы, волосом руса, нос прям, у рук пальцы тонки и долги». На приеме русский посол к вящему изумлению ее и присутствовавших придворных
[12] неожиданно пал ниц к ногам Марии, затем поднялся и, не поворачиваясь спиной (а вдруг она станет царицей…), быстро побежал назад; сказывалась, видно, долголетняя тренировка при московском царском дворе. Но Мария Гастингс ничуть не горела желанием отправиться куда-то на край света и выйти замуж на русского царя. Сватовство ничем не кончилось, но ее еще долго дразнили «царицей Московии».
Непонимание реалий обычной жизни двух далеких государств подчас приводило к неожиданным осложнениям. Так, в ноябре 1584 г. ко двору королевы Елизаветы прибыл московский гонец Роман Бекман, которого королева принимала в дворцовом саду, гуляя по аллее и беседуя с ним, показывая этим высокую степень доверия. «И как королевна пришла в сад… а мне велела ходить подле собя, да учала меня спрашивати…», – сообщал гонец. В Москве поняли так, что Елизавета говорила с гонцом в огороде (о саде в Москве и не слыхивали), и послали ей строгий «выговор», на который королеве пришлось отвечать: «…а то место, где перед нами был есть, место честное, блиско нашей палаты, а там ни кого много не пускают, только великих и любительных приятельных слуг»; она уверяла оскорбленных москвичей, что «в том огороде нет ни луку, ни чесноку».
Вступление на трон Бориса Годунова в Англии приветствовали: «Да томуж мы радуемся, что наш доброхот учинился на таком преславном государстве по избранию всего народа…» В 1600 г. в Англию с официальным известием о восхождении на трон послали особое посольство, во главе которого стояли дворянин Григорий Иванович Микулин и подьячий Ивашка Зеновьев.
Отправились они на английских судах из Архангельска 17 августа и почти через месяц, 14 сентября, подошли к берегу Англии, вошли в Темзу и «шли рекою Темзью до городка Грявзендя [Грейвзенд, Gravesend] сорок верст; а все те городки, которых шли мимо, камены, с посады; и села стоят по берегу – вотчины княженетцкие и боярские, и алдарманов (олдермены, т. е. члены лондонского муниципалитета. – Авт.) и гостей»
[13]. Как было описано в отчете посла, в Лондоне, «как Григорей и Ивашка вышли из судов на берег, и встретил Григорья и Ивашка королевнин дворовой воевода, лорд Харберт Пенброк
[14], а с ними князи, и дворяне, и дети боярские, и алдраманы, и гости на жеребцах и конех, в наряде и в золотых чепях, человек с триста…». После устройства «на подворье» послам сообщили, что «Великая де государыня наша, Елисавет-королевна, велела вам сегодни, после стола, быти у себя на посольстве в селе своем, в Речманте, от Лунды десять верст, и прислала под вас кочи (coaches – кареты) свои, в чем вам ехати, и велела мне с вами ехати в приставех и вы будьте готовы». Здесь речь идет о Ричмонде*, который сейчас в сущности уже часть Лондона.
Послы провели в Лондоне несколько месяцев и стали свидетелями мятежа, поднятого фаворитом королевы графом Эссексом, о чем они подробно сообщили (надо думать, что Борису Годунову было любопытно узнать, как там в Англии обходятся с мятежниками…). Эссекс надеялся, что его поддержат «Лунские посадцские люди, потому что преж всего как он был в королевнине великом жалованья, и как он королеве служил правдою, и с недруги ее бивался, и в ышпанскую землю воевать хаживал в великих воеводах, и везде ославился своим богатырством, и разумом, и счастьем, и за то его всею Английскою землею добре любили». Микулин сообщал, что «…учинилася в Лунде великая смута в людех: город заперли, и улицы чепми замкнули, [и люди] учели ходить в збруе, в доспехах и с пищалми». Мятеж подавили и Эссекса казнили 24 февраля 1601 г. в Тауэре, «после его по нем в Лунде было великое сетование и плач великой во всех людех».
Посольство Микулина закончилось в июле 1601 г., он направился обратно на родину и по дороге увидел многие корабли знаменитого английского флота, а по возращении в Москву сообщил о своих впечатлениях: «…стоят 26 караблей воинских, а на них многой наряд – пушки медяные и железные, а карабли великие, высокие, долгие; а живут деи на них в воинское время по семи сот и по осми сот, а на иных и по тысяче; а пушек на карабле по сороку и по пятидесят, а на иных по штидесят и болши».
Борис Годунов, умный и дальновидный правитель, понимал, что надобно своих русских учить наукам, а не надеяться только на наемных западных специалистов. Как отметил еще Карамзин, «в усердной любви к гражданскому образованию Борис превзошел всех древнейших Венценосцев России, имев намерение завести школы и даже Университеты, чтобы учить молодых Россиян языкам Европейским и Наукам». Но по замечанию такого осведомленного и надежного свидетеля, как Конрад Буссов, иноземец, состоявший на службе у него, намерению Годунова распространить европейское образование в Московии воспротивились «монахи и попы». Они «ни за что не хотели согласиться, говоря, что земля их велика и обширна и ныне едина в вере, в обычаях и в речи и т. п. Если же иные языки, кроме родного, появятся среди русских, то в стране возникнут распри и раздоры и внутренний мир не будет соблюдаться так, как сейчас». С давних времен православная церковь стояла на страже невежества и мракобесия…
