Как сэр Джордж Бьюкенен, так и премьер-министр Ллойд-Джордж решительно возражали Керенскому, настаивая на том, что британское предложение убежища никогда не было аннулировано и что провал всего плана произошел исключительно из-за того, что Временное правительство, по словам Бьюкенена, «не было хозяином в своем доме». Того же мнения придерживался и бывший премьер-министр России В. Н. Коковцов.
Конечно, Ллойд-Джордж совсем не приветствовал прибытие царской семьи в Великобританию. Он писал в «Военных мемуарах» о России: «Русский ковчег не годился для плавания. Этот ковчег был построен из гнилого дерева, и экипаж был никуда не годен. Капитан ковчега способен был управлять увеселительной яхтой в тихую погоду, а штурмана избрала жена капитана, находившаяся в капитанской рубке. Руль захватила беспорядочная толпа советников».
Можно высказать такое предположение о причине отказа Георга V принять русского самодержца в апреле 1917 г.: Россия только что вступила на путь демократического развития, продолжая сохранять союзнические обязательства, бывший монарх не пользовался никаким авторитетом ни в России, ни в Великобритании, где его и императрицу считали ответственными за неудачи на фронтах, и приглашение Николая и семьи в таких условиях было весьма нежелательно, тем более что бывшему императору ничего пока непосредственно не грозило.
Другое дело было после захвата власти самыми радикальными и непредсказуемыми политическими кругами в России – большевиками. Царь тогда находился не в Петербурге, а далеко от центра всех событий, в тихом Тобольске. Вот оттуда его можно было бы попытаться переправить в Великобританию.
В марте 1918 г. в Лондон приглашают норвежского подданного Иоанаса Лида (Jonas Lied), который занимался предпринимательской деятельностью в Сибири, имел флотилию судов, склады и конторы и прекрасно знал положение дел там. В Лондоне его принимают высшие члены правительства, к приглашению имеет непосредственное отношение сам король, с Ионасом встречаются принц Уэльский, великий князь Михаил Михайлович и, главное, ведут переговоры руководители британской разведки. Речь идет о спасательной экспедиции – Лид должен был организовать посадку Романовых на борт одного из своих кораблей, который направился бы к устью Оби, где его ожидали британские военно-морские корабли. Но премьер-министр Ллойд-Джордж был активно против и, как вспоминал друг Лида, «он буквально убил царя», а через три недели большевики перевезли царя в Екатеринбург
[66]…
В мае 1918 г. британская разведка планировала освобождение Николая, совершив налет на дом Ипатьева в Екатеринбурге, где содержался он с семьей. Группа из шести офицеров должна была переправить его на британский крейсер. Руководитель операции отправил телеграмму в Лондон с просьбой выделить ему значительную сумму денег на операцию. Предположительно, большевики перехватили телеграмму и англичане предпочли не рисковать.
Но надо отметить, что хотя нерешительность и неспособность Временного правительства обеспечить безопасность семьи Николая, общая неразбериха в России и неожиданные решения и метания англичан привели к трагическому исходу, тем не менее многим членам семьи Романовых удалось покинуть Россию и уехать именно в Великобританию.
Императрица Мария Федоровна, великие князья и княгини
После неожиданной ранней кончины Александра III Мария Федоровна с ее властным характером пользовалась уважением при дворе, но не смогла противостоять влиянию Александры Федоровны и Распутина. Она открыто не вмешивалась в политику, но пыталась высказать свое мнение, если считала, что необходимо остановить гибельное развитие событий. О ее позиции можно судить по письмам любимой сестре, ее испытанному другу королеве Англии Александре, и можно только удивляться ее прозорливости.
Она писала об Октябрьском манифесте 1905 г. с обещанием гражданских прав и свобод, конституции и созыва Государственной думы, против которого выступали так много монархистов: «У Ники не было иного выхода, кроме как сделать этот большой шаг – последний шанс для спасения. Было бы лучше, если бы он сделал это раньше и по доброй воле…»; а вот что она писала своей сестре, английской королеве, о Распутине: «Ты, наверное, помнишь, что несколько лет назад у Алики появилась привычка тайком встречаться с простым крестьянином, который молится с ней и является ее духовником и утешителем… С весны начали даже писать в газетах, правда, не называя ее имени, но заявляя, будто он принадлежит к аморальной секте, что это страшный человек и т. п. Тут же эти газеты оштрафовали и запретили, что было величайшей глупостью. Потом и в Думе задали бестактный вопрос министру, потребовав объяснений. Ко мне приходили многие люди и умоляли переговорить с императорской семьей, чтобы спасти династию. Утверждают, что ситуация еще хуже, чем перед революцией. И вот я наконец решилась и предупредила, что буду в Царском к чаю… Умы столь возбуждены, и единственное, что может их успокоить, это высылка этого человека, тогда, возможно, удастся избежать необходимости давать в Думе объяснения в связи с запросом, что вылилось бы в настоящий скандал. Тут Алики вскочила с дивана и заявила, что такого уникального человека нельзя отдалять от себя… Она погрязла в этих странных и экзальтированных вещах… Ей следовало бы не забывать о своих обязанностях в этом мире, но она живет только для себя… Глупа и пуста. Ах, если бы Ники с самого начала проявлял побольше воли!»
Мария Федоровна прекрасно понимала, кем инициируются постоянные перемещения в правительстве: «Алики вмешивается во все дела еще больше (министр иностранных дел Сазонов был смещен по ее настоянию)… Остается лишь со страхом и ужасом ждать жутких последствий. Силы характера ему [Николаю II] недостает, а он сам этого не чувствует».
Отречение Николая она восприняла крайне болезненно, ее дочь говорила, что она «никогда не видела мать в таком состоянии. Сначала она молча сидела, затем начинала ходить туда-сюда, и я видела, что она больше выведена из себя, нежели несчастна. Казалось, она не понимала, что случилось, но винила Alix [Александру Федоровну]»
[67].
Уже потом, после отречения Николая, она писала брату в Данию: «Можно было, конечно, это предчувствовать, но именно такую ужасную катастрофу предвидеть было нельзя! Как, оказывается, сильно были возбуждены умы! Как долго играли с огнем! ~~~ Одна ошибка следовала за другой, почти каждую неделю смена министерства…»
[68]
В 1915 г. Мария Федоровна переехала в Киев, поближе к линии военных действий, где вместе с дочерью Ольгой вплотную занималась деятельностью общества Красного Креста, главой которого она была с 1880 г. Она постоянно посещала госпитали, организовывала курсы и школы для выздоравливающих, поддерживала работу датского Красного Креста в России. После отречения Николая она побывала у него в Ставке – это было последнее свидание матери и сына, больше они не увидели друг друга. Она записала тогда: «…один из самых горестных дней моей жизни, когда я рассталась с моим любимым Ники!.. Ужасное прощанье! Да поможет ему Бог!» Мария Федоровна вернулась в Киев, где ее застала революция. Вот запись из ее записной книжки: «10/23 марта. «Прибыли в Киев в 1 час дня. Все изменилось – на станции никого, только на перроне люди в гражданском. Ни одного флага над дворцом… Наконец получила телеграмму от моего Ники. Он прибыл в Царское Село. Говорят, что он не получил разрешения видеть свою собственную семью… Ужасные негодяи!..»
[69]
