– Подвинься, – попросила я.
Он подвинулся ближе к стене, и я вытянула ноги на кровати рядом с ним.
– Я посплю здесь, – сказала я.
Джереми кивнул, и мы так и заснули в одежде поверх одеяла. Хоть мы и стали старше, ощущения остались прежними. Мы спали лицом к лицу, как раньше.
Я проснулась рано утром, свисая с края кровати. Джереми развалился и храпел. Я укрыла его той частью одеяла, на которой лежала. Теперь он оказался укутан, словно в спальном мешке. Я вышла из его комнаты.
Я подошла к своей и уже взялась за дверную ручку, когда услышала Конрада.
– С добрым утром, – сказал он. Я поняла, что он видел, как я выходила из комнаты Джереми.
Я медленно повернулась и посмотрела на него. Он стоял в той же одежде, что и вчера вечером, прямо как я. Он выглядел помятым и слегка пошатывался. Казалось, что он может упасть.
– Ты пьян?
Конрад пожал плечами, будто ему было все равно, но плечи у него были напряжены. Он вдруг сказал:
– Разве ты должна сейчас быть нежна со мной? Как с Джереми сегодня ночью.
Я открыла рот, чтобы сказать, что между нами ничего не было, что все, что мы делали, это плакали, пока не заснули. Но решила ничего не говорить. Конрад этого не заслуживал.
– Ты – самый эгоистичный человек, которого я когда-либо знала. – Я произнесла это медленно и с расстановкой. Выделяя каждое слово. Мне еще никогда не хотелось так сильно кого-нибудь обидеть. – Поверить не могу, что когда-то думала, что люблю тебя.
Он побледнел, открыл рот и тут же его закрыл. Я еще никогда не видела, чтобы он терял дар речи.
Я вошла в свою комнату. Это был первый раз, когда в споре с Конрадом последнее слово осталось за мной. Я наконец-то сделала это. Это была победа, но такая, за которую я слишком дорого заплатила. Это было ужасно. От этого я почувствовала себя плохо. Имела ли я право так говорить с ним, когда он и без того страдает? Имела ли я вообще на что-то право? Ему сейчас больно. Мне тоже.
Я легла и, укрывшись одеялом, снова заплакала, хотя казалось, что слез больше не осталось. Мир рушился.
Как получилось, что я все лето думала о парнях, купаниях, загаре в то время, когда Сюзанна болела? Как могло такое случиться? Мысль о жизни без Сюзанны была просто невыносима. Это было немыслимо, я не могла себе это даже представить. Мне было страшно подумать о том, каково это будет для Джереми и Конрада. Она же их мама.
Утром я не стала вставать. Я проснулась в одиннадцать и так и осталась лежать в постели. Мне не хотелось спускаться вниз, где я встречу Сюзанну, и она поймет, что я все знаю.
В полдень мама зашла ко мне, даже не постучавшись.
– Проснись и пой, – сказала она, рассматривая мой бардак. Она подняла мои шорты и футболку и прижала их к груди.
– Я еще не хочу вставать, – сказала я и отвернулась к стене. Я злилась на нее, потому что чувствовала себя обманутой. Она должна была сказать мне, должна была предупредить. Раньше мама никогда не лгала мне, но теперь, оказывается, лгала. Все то время, которое они якобы провели в походах по магазинам, музеям или просто прогуливаясь, они на самом деле были в совершенно других местах. В больницах. Сейчас я это понимаю. Но было бы лучше, если бы я поняла это раньше.
Мама села на край кровати. Она почесала мне спину, и это было очень приятно.
– Белли, пора вставать, – сказала она нежно. – Жизнь продолжается. И твоя, и Сюзанны. Тебе надо быть сильной ради нее. Ты нужна ей.
В ее словах был смысл. Если Сюзанна хочет меня видеть, это меньшее, что я могу для нее сделать.
– Хорошо, я сейчас встану, – сказала я, повернувшись к ней. – Я не понимаю, как мистер Фишер мог оставить ее, когда она так в нем нуждается.
Мама посмотрела в окно и снова повернулась ко мне.
– Бек хочет, чтобы так все и было. А Адам всего лишь тот, кто он есть. – Она погладила меня по щеке. – И к тому же не нам это решать.
На кухне Сюзанна пекла черничные кексы. Она склонилась над большой миской, вымешивая тесто. На ней был домашний хлопковый халат, и сейчас я поняла, почему она все лето носила такие халаты. Они были свободными. Они скрывали ее худые руки и то, как выступали ключицы, обтянутые кожей.
Она не видела меня, и мне хотелось убежать, прежде чем она меня заметит. Но я не сделала этого. Я не могла.
– Доброе утро, Сюзанна, – сказала я, но голос прозвучал фальшиво, словно не принадлежал мне.
Она посмотрела на меня и улыбнулась.
– Уже столько времени, не думаю, что это можно назвать утром.
– Тогда добрый день. – Я замешкалась у двери.
– Ты тоже на меня злишься? – шутя поинтересовалась она. Но в глазах все же было заметно беспокойство.
– Я никогда не злюсь на тебя, – сказала я, подошла к ней сзади и обняла. Я положила голову ей на плечо. От нее пахло цветами.
Слабым голосом она вдруг спросила:
– Ты же будешь приглядывать за ним, правда?
– За кем?
Я почувствовала, как ее щеки разъезжаются в стороны в улыбке.
– Ты знаешь, о ком я.
– Да, – ответила я, все еще крепко прижимаясь к ней.
– Хорошо, – кивнула она. – Ты нужна ему.
Я не стала уточнять, кого именно она имела в виду. Я и так знала.
– Сюзанна.
– Да?
– Пообещай мне кое-что?
– Все, что хочешь.
– Пообещай мне, что ты не оставишь нас.
– Обещаю, – сказала она без тени сомнения.
Я вздохнула и отпустила ее.
– Можно, я помогу тебе с кексами?
– Да, пожалуйста.
Я помогла ей сделать посыпку из коричневого сахара, масла и овсяных хлопьев. Мы достали кексы из духовки слишком рано, потому что не могли больше ждать, и начали есть их еще обжигающе горячими и липкими внутри. Я съела целых три. Сейчас, когда Сюзанна сидела рядом и намазывала кекс маслом, казалось, что она будет с нами всегда.
Мы заговорили о выпускном вечере и танцах. Сюзанна любит болтать на девчачьи темы. Она сказала, что только со мной может говорить о таком. Мама не любит таких разговоров, а Конрад с Джереми и подавно. Только я, ее «дочка понарошку», люблю.
– Ты же отправишь мне фото с твоего первого настоящего бала?
Я еще никогда не ходила на школьные вечеринки и балы. Никто меня не приглашал, да мне и не очень-то хотелось. Единственный, с кем я хотела бы пойти, не учится в моей школе.
– Да. Я надену то платье, что ты купила мне прошлым летом.
– Какое?
– Из торгового центра, лиловое, то, из-за которого вы с мамой поспорили. Помнишь? Ты положила мне его в чемодан.
