Саша знал, что после трехкратного прослушивания файл удалится. Смартфон на самом деле не работает как телефон. Это хранитель информации, средство навигации и охраны. Прибор «слушает» эфир, оценивает активность полицейских частот, определяет вероятность слежки с помощью электронных устройств и выявляет детекторы ПЭМИ
[20]. А еще Саша знал, что звонить ему придется только один раз – в случае провала, и телефон он получит в Мюнхене.
Поставив будильник на пять утра, Степанов решил поспать хотя бы оставшиеся четыре часа до выезда в аэропорт.
* * *
В ночь Таню перевели на другую бригаду. Врач Сергей Иванович Романов – старый дядька, которому уже скоро на пенсию. Но, что хуже всего, он еще и запойный. Татьяна не любила с ним работать. В вену он колоть не мог – руки тряслись. С больными разговаривал нехотя. Ничего не объяснял, все разговоры крутились исключительно вокруг того, как он вчера напился и как ему плохо с утра… Но днем Татьяна работала с Нестеровым на «неотложке». И хотя они сделали вдвоем пятнадцать вызовов, она устала не физически, а скорее душевно – постоянное общение со стариками, неубранные квартиры, немытые тела, плохая память, изобилие негатива, выливавшегося на ее бедную голову, вызывало депрессию.
Хотелось плакать, но она думала о Саше, о маме с папой. Только вспоминая хорька-сестренку Вику, она улыбалась, вытирая набегающие слезы. Вика решила переехать жить к сестре. И ничего, что школа далеко и надо выезжать рано утром, зато она одна дома. Когда Таня на дежурстве – готовит, делает уроки и играет в ролевые игры в компьютере. Взрослеет. «Тань, а можно я щенка принесу?» Татьяна улыбнулась своим мыслям. Нельзя. Хозяйка квартиры запретила заводить домашних животных.
С Романовым работать она не любила еще со времен практики. Совершенно бесполезные были дежурства.
Иногда на подстанции кто-то вспоминал Сашу Ерофеева, но разговоры быстро затихали – уволился, уехал куда-то. Куда? Шептались, будто Сашка нанялся где-то очень далеко заведующим ФАПом, мол, миллион дали, трех медсестер и несколько деревень. А с ним, мол, и Светка Изотова уехала! Татьяна слушала эти разговоры и улыбалась, помалкивая, что Ерофеев – это ее муж – Степанов. Свадебные фотографии ей приносить на подстанцию муж запретил, показывать подругам – тоже. Весь альбом и диск с фильмом хранились у родителей, в военной форме узнать фельдшера Сашу Ерофеева было сложно, близкие друзья могли б распознать не сразу и по голосу, и каким-то характерным жестам. И никто, конечно, не знал, что военные люди навестили ЗАГС и пообщались с фотографом и кинооператором, так что все файлы с изображением молодоженов Степановых у тех стерлись безвозвратно.
Первые вызовы с Романовым ничем не отличались от вызовов на «неотложке» – те же самые «бедульки», высокое давление, боли в груди слева – остеохондрозы, сколиозы… справа – холецистит и колит… Вызовы из категории «приехал – уколол – уехал». Но в полночь пришел вызов «Мальчик 9 лет, температура. Боль в горле». Татьяна сунулась в диспетчерскую с просьбой передать другой бригаде, но ей сказали строго: «Других врачей нет!»
Романов, где-то раздобывший себе две бутылки пива «Балтика 3», был весел и несколько возбужден. Одну бутылку он уже выпил, а вторую обещал сберечь на утро. Татьяна устала слушать его мечты, как он придет домой и непременно напьется… Впрочем, доктору хватало ушей водителя, который его отлично понимал, и они нашли общую тему, обсуждая на вкус отличие водки «Хортица» от «На бруньках», «Парламент» или той же «Путинки». Романов говорил, что не понимает самбуку и текилу – это, мол, все извращения, перевод денег, зато с закрытыми глазами распознает любой сорт российской водки и того же «Абсолюта» или «Смирнофф». И нет ничего в природе лучше и вкуснее настоящего деревенского самогона. Но настоящего самогона – первача – не сыскать нынче, только если где-нибудь в деревнях на южном направлении, там еще умеют варить из свеклы, картошки да чистить угольком и молочком.
– Вот отчего самогон мутный? – спрашивал доктор Романов. – Все думают, что это он такой от сивухи, а вот и нет, от сивухи он маслянисто-синеватый, а белесый он от молока, – Романов поднимал палец, показывая всю важность этого факта, – потому что только молоко по-настоящему осаждает тяжелые спирты!
Водитель понимающе кивал и поддакивал.
Татьяна натянула шапку на уши и закрыла глаза. Слушать эти рассуждения ей было совершенно неинтересно. Машина добралась до дома по вызову. Романов с картой пошел к подъезду, оставив тащить ящик Татьяне. Она выволокла пластиковый оранжевый сундук и пошла следом. Вызов к ребенку, кардиограф можно не брать.
На вызове Романов опрыскал руки в перчатках спреем-антисептиком, сосредоточился и, закрыв лицо маской, потребовал ребенка к осмотру. Мама, женщина лет тридцати, встревоженная и напуганная, повела к кушетке, где лежал, раскинув руки и, похоже, без сознания, парнишка девяти лет. Он тяжело, с сипом дышал через широко открытый рот.
Пока доктор осматривал больного, фельдшер занялась оформлением лицевой стороны карточки. Кроме мамы нашелся папа, бабушка… Все они почему-то решили, что нужнее Татьяне, чем доктору, и отвечали на ее вопросы хором. Как зовут больного? Хором – Миша! Сколько лет? Опять хором – девять лет и три месяца!
Татьяна еле сдерживала смех. Им чего, это нравится? Однако ее насторожили усиливающиеся крики из детской комнаты. Взрослые развернулись к двери в эту комнату, а оттуда доносилось:
– Вы что, мамаша, сумасшедшая? Почему от больницы отказались?
– Не трогайте моего ребенка, вы – пьяный!
– Да я трезвее вас! Это вы совсем долбанутая! У мальчика двухсторонняя гнойная ангина! Вам уже два раза предлагали в больницу. Почему отказывались? Теперь он задыхается!
– От вас разит, пьянь! Уходите!
– Идиотка! Сына потеряешь!
– Не ваше дело! Я буду жаловаться в департамент!
– Да хоть министру. – Романов выскочил из комнаты. – Таня, посмотри, у нас есть пульсоксиметр?
Татьяна выудила приборчик из ящика.
– Конечно.
– Он уже в коме! – у Романова дрожали руки. – Проверьте сатурацию. Меня эта дура бесит.
– Хамло! Я тебе покажу дуру!
Родственники бросились успокаивать женщину в истерике, та орала, что так этого не оставит. Муж не решался напасть на доктора. Романов был взбешен. И Татьяна каким-то краешком сознания понимала, что спорить-то не о чем. Романов действительно пьянь. Но сегодня он не пил. Про мальчика, что лежал в кровати, разметавшись, и сипел, как-то забыли, и она надела прищепку пульсоксиметра на палец. Прибор пискнул, выдал цифру пульса – 121 и О2 – 85 % – это очень тяжелая гипоксия. Мальчишка с трудом тянул воздух. Глаза ушли под верхнее веко. К ней прибежал Романов, он вытолкал мамашу и родственников и сунул в руку Тане коробку с набором, достав из нее пластиковую загогулину – коникотом.
