Николай Николаевич указывал путь, но не всегда шагал впереди – тропить твёрдый снег было нелегко, и мужчины сменяли друг друга. Тамга бежала рядом с хозяином, принюхивалась, оставляла за собой извитый пунктир следов.
К январю в этих краях снега выпадет ещё больше, тогда уж с собакой поохотиться не удастся: утопая в сугробах, она не сможет преследовать зверьков. Останется только расставлять плашки и капканы или уходить севернее, к плоскогорью, где глубоких заструг
[6] никогда не бывает.
В одиночестве в сумрачной избушке, в окружении дикой тайги, где бродят голодные волки и рыси, Диме стало не по себе. Страх был мимолётным, отступил, едва Дима принялся мести пол, но юноша не захотел его отпускать, решил потешиться им и так прогнать скучное время. Представлял, что буран уводит охотников к погибели, что их встречает разъярённый шатун. Их безжизненные, изодранные медведем тела погребены под снегом, и Дима остаётся один – неопытный четырнадцатилетний подросток посреди опасной чащобы.
Он раззадоривал себя такими мыслями, чувствовал, как страх холодит грудь, и радовался этому. Будет что рассказать Сашке и Кристине. Пока они листают учебники, корпят над домашним заданием, он выживает в лесу. Из разведки вернулась лишь Тамга. Раненая, но живая. Дима вылечил её, затем начал охотиться с ней на соболя – не сидеть же без дела! Повстречал злобно икающую рысь и медведя, убившего охотников. Тот узнал вкус человеческого мяса и захотел добавки. Дима убежал от него, а потом заманил в ловушку. Насадил на острые колья и умертвил выстрелом из ружья. Нет, ударом топора! Пробил ему макушку и – «Headshot!». Сделал на память ожерелье из когтей и клыков. Снял с медведя шкуру. Высушил её и стал носить вместо маскировочной накидки. Теперь уж ни один хищник не решится к нему подойти. Он стал хозяином тайги, настоящим мужчиной. Мама не узнает его. И да, перед смертью медведь успеет полоснуть его когтями по лицу – оставит три шрама, рассекающие бровь и щёку. Друзья, увидев его, побледнеют: Сашка – от зависти, Кристина – от восторга, Артём – от ужаса.
Дима вновь и вновь повторял эти сцены, выжимал из них последние капли страха, наслаждался ими, смаковал их. Под конец добавил схватку с рысью и волком, нет – со стаей волков, окруживших его в чащобе и скаливших белоснежные клыки.
Юноша убирался с особенным рвением, надеялся на похвалу от дяди. Даже протёр пыль на полках, смёл с них целое полчище засохших жуков и мотков паутины. Заодно внимательнее рассмотрел детали охотничьего быта.
На подоконнике и просто по углам ворохом лежали старые консервные банки со множеством пробитых отверстий, мятые кружки, кассетный магнитофон «Весна» и поломанные кассеты, из которых свешивались потроха чёрных лент. Коробки от молока с сушёными грибами и закаменевшими ирисками, ржавые бритвенные станки и мятые помазки, жёлтые огарки свечей, железки разных изгибов и размеров, баночки с гвоздями и даже запылённый одеколон «Новая заря» – всё это выдавало долгую жизнь зимовья, в котором охотники собирались в разные сезоны, и не только для пушного промысла.
Юношу развеселили два выцветших плаката. Один – с «Ладой-1300». Другой – с полуобнажённой девушкой на берегу моря, в окружении пальм. Он с сожалением подумал, что не взял сюда какой-нибудь из своих футбольных постеров с Зинедином Зиданом; можно было бы оставить тут о себе память.
Охотники вернулись к полудню. Дима закусил губу, узнав, что первый выстрел прошёл без него. Николай Николаевич подстрелил изюбра. Тот по неосторожности вышел ему навстречу, и это было большой удачей. Обычно изюбры пугливы и отследить их сложнее, чем того же лося. Охотники освежевали его на месте, к зимовью привезли только куски мяса и потроха. Мордочка Тамги была перемазана кровью – ей дали порезвиться над свежей тушей, в крови были и санки.
Ещё больше Дима расстроился, когда дядя отругал его за уборку – узнал, что племянник весь наметённый сор вытряхивал в печку:
– Балбес ты, парень! Головным мозгом думать-то надо.
Оказалось, что сор из зимовья выбрасывают наружу: в нём могут затеряться мелкокалиберные патроны. Печка от такого топлива растрескается.
Обижаться на дядю было некогда. В этот день ещё оставалось много забот.
Витя и Артёмыч занимались капканами. Старые капканы нужно было очистить от ржавчины, новые – от заводской смазки. Затем предстояло кипятить их в еловом настое, чтобы прогнать лишние запахи.
– Соболь, он такой, сразу чует человеческую руку, – приговаривал Артёмыч.
Дима с интересом наблюдал за его работой, старался не упустить ни одной детали. Рассматривал капканы; каждый из них был чуть больше ладони. Помогал связывать их в гроздья и опускать в кипящую воду. В зимовье пахло свежим жарким лесом.
Увлечённый этим таинством, Дима позабыл все обиды. Наконец началось его обучение охотничьему ремеслу. В школе о таком не расскажут. «Это вам не дроби высчитывать», – улыбнулся юноша, наблюдая за тем, как Витя напильником стёсывает с дуг заусенцы, пальцем проверяет чуткость спусковой ложечки.
– Важно как? – объяснял он Диме. – Если слабо присобачить, то соболь подёргает да высвободится. Дело такое. А если ему сильно шмякнет, так лапку перебьёт, а соболь не дурак, отгрызёт её, в капкане оставит да сбежит. Да, такое бывает. И трёхногих соболей ловят. Живут себе и без лапки.
Дима улыбнулся, представив, как колченогий зверёк вразвалку убегает из западни. Покосился на Артёмыча, ожидая, что он будет насмехаться над Витей, но Артёмыч молчал.
– Это всё любители, – продолжал Витя. – Понакупают капканов, а как их правильно насторожить, и не знают.
Юноша молча кивал. Уж его-то после этого промысла любителем никто не назовёт.
Николай Николаевич тем временем разрезал мясо изюбра на куски. Несколько кусков отдал Артёмычу – на приманку для соболя. Артёмыч измельчил их на тонкие полосы, завернул в целлофановые пакеты и повесил в тёплом углу, чтобы приманка там дозревала.
– Холод выстужает все запахи, надо, чтобы мясо подтухло, – объяснил он Диме. – Чем сильнее запах, тем лучше.
– А как понять, что приманка готова?
– А так и понять! – рассмеялся охотник, расчёсывая шрам на голове. – Как завоняет тухлятиной, считай, дозрело. Потом его посолить и с потрохами в бидоны напихать. Проквасится там и – во! Лучше привады
[7] не найти. Это тебе не на орехи с ягодой ловить.
Подумав, Артёмыч опять рассмеялся. Сквозь смех, давясь, сказал Диме, что некоторые охотники используют соболиные кал и мочу. Запах у них сильный и всегда привлекает зверьков:
– Так и ходят по лесу, значит, говнецо мороженое собирают, потом оттаивают его и лепят куличики. Веселуха, чего тут!
