Глава десятая
– Ну и? – Артёмыч щепкой ковырял грязные ногти. – Какой план-то?
– Всё просто, – затаённо хмыкнул Николай Николаевич. – Ворон думает, что умнее нас. Мы ему докажем обратное.
– Оставим ему задачку по математике? Из пункта А вылетел ворон, из пункта Б – пуля. Когда и где они встретятся?
– Сделаем вид, будто все ушли, а на самом деле оставим засаду, – дядя не отреагировал на шутку охотника.
– Уйдём вместе, а потом кто-то подползёт к дому? – Витя потянул с себя свитер. Из-под него пахнуло тёплой влажностью.
– Нет. Так он заметит. Не дурак всё-таки…
Артёмыч цокнул. Ему не нравились подобные слова.
Он считал безумием говорить об уме ворона, однако, не зная, как возразить, молчал.
– Нужно сделать чучело, – продолжил Николай Николаевич.
– Чего? – не понял Артёмыч.
– Чучело! Такое, чтоб на тебя походило. Ну, руками, ногами, башкой.
– Полегче, – усмехнулся Артёмыч.
– Ты останешься дома, а мы выйдем с чучелом.
– Надо будет твоему чучелу объяснить, где мои капканы. Глядишь, больше меня наловит.
– Ворон увидит, что в лес пошли четыре человека, и довольный полетит к мясу.
– А тут – бац! – Артёмыч, подражая Николаю Николаевичу, хлопнул ладонью по столу – до того громко, что напугал Тамгу.
– Именно так, – кивнул Николай Николаевич и тихо повторил: – А тут бац.
– Ну ты придумал! – рассмеялся Витя. – Если прилетит, будет потом байка на много лет.
– Прилетит. Никуда не денется.
Задуманный трюк с чучелом развеселил охотников. Не спали до поздней ночи. Пили чай, громко говорили, смеялись. Охотничье зимовье давно не слышало такого задора. Тамга, взволнованная людским весельем, косилась на хозяина и его друзей, долго зевала тёплой пастью.
Перед сном сделали кукольного охотника – из рваной тужурки, трёх подушек, тренировочных штанов, ушанки и запасных ботинок Артёмыча. Вите пришлось сбегать в темноту за ветками – для рук и ног. Думали прикрепить к чучелу лыжи, но потом сообразили, что так оно будет неудобным в управлении.
Дима наблюдал за всем с интересом, но своей помощи не предлагал. Ему не хотелось участвовать в поимке ворона, пусть даже таким необычным способом. Неделю назад он бы посчитал эту историю восхитительной и заранее подготовил бы пересказ для папы и Сашки. Впрочем, он и сейчас готов был повеселить их подобной байкой, надеясь, что в дураках, несмотря на все ухищрения, останутся сами охотники.
– Глупость, – засыпая, пробурчал Артёмыч, однако улыбнулся, предчувствуя, с какой радостью завтра расскажет о единственном и верном выстреле.
Ночью в тайге покойно, безветренно. Луна, затерянная в облаках, не тревожила мрак ни единым просветом.
Витя долго не мог уснуть. Дважды выходил курить: растягивал каждый шаг, опасался разбудить Николая Николаевича, неуверенно дёргал ручку двери, потом, съёжившись, стоял в бушлате наопашку, торопливо затягивался. На морозе сигарета курилась мерзко.
Вернувшись в зимовье, охотник всё так же неспешно, боязливо налил себе остатки едва тёплого чая.
Пил и безмолвно шептал губами, чуть переиначив на свой лад, прежде любимого Фета, убаюкивал себя:
Непогода. Холод. Куришь,
Куришь, – всё как будто мало…
Хоть читал бы, – только чтенье
Подвигается так вяло.
Серый день ползёт лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо.
Сердце стынет понемногу,
И у жаркого камина
Лезет в голову больную
Всё такая чертовщина!
Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю…
Хотел выкурить ещё одну сигарету, но услышал, как ворочается Николай Николаевич, испугался и поторопился лечь в койку. Закрыл глаза. Увидел Аню, свою первую жену. Вспомнил тот год, когда всё случилось. На трассе до Слюдянки. Сорок девятый километр. И стоны, и крик. А его Ванька сейчас был бы таким же, как Дима. Но остался, как был, трёхлетним. На осколках битого стекла, на искорёженном металле. И Витя совсем бы пропал, но Артёмыч его спас – тогда впервые сводил на охоту, показал, как ставить силки, научил читать звериные тропки. Увлёк новой пустой жизнью.
«Сердце стынет понемногу».
Витя глубоко, с дрожью вздохнул – широко открытым ртом, упирая дыхание в нёбо, чтобы не шуметь, чтобы никого не разбудить. И услышал мелодию. Ноктюрн, который играл тем вечером, вернувшись из больницы. Девятый ноктюрн Шопена. Играл для жены, для сына, которых уже не было. Руки свободны, пальцы неспешно идут по клавишам. Нежная поволока прозрачной мелодии. Ярко-синие переливы, сферы сизого, пурпурного. И красного. Вспоминая друзей, которые так и не стали его друзьями. Возлюбленных, которых он так и не полюбил. Братьев, которых не узнал. Вспоминая своё одиночество. Плакал, уверенный, что с последними затихающими звуками фортепьяно оборвётся и его жизнь. Плакал и сейчас, засыпая в затерянном среди лесов зимовье. Но плакал уже холодно, скупо.
К утру небо совсем разъяснилось. Обещался студёный, но светлый день.
Дядя сказал, что чучело понесёт Дима. Первым порывом юноши было отказаться от предложенной роли, но он тут же смекнул, что, оставшись в стороне, не сможет пособить ворону, а так будет дёргать чучело и наклонять – во всём выдавать неестественность его движений. «Хорошо бы вообще уронить его в снег!» Но Дима знал, что на подобный саботаж не решится.
– Выше! – прошептал племяннику Николай Николаевич.
Дима длинными палками удерживал за собой чучело. Тонкие ноги болтались – можно было заподозрить подлинность человеческого шага. Витя грустно посмеивался в соседстве с таким спутником и, шутя, обращался к нему с вопросами, притворно ударял того по плечу. Тамга обнюхивала незнакомца, даже гавкала ему, однако вскоре убежала вперёд, в уже привычном направлении.
Отойдя от прогалины на два километра, охотники разобрали чучело, уложили его в мешок и оставили под лиственницей.
Как-то само, без слов, получилось, что Дима вновь пошёл с Витей. Он был этому рад, опасался, что дядя заставит его стрелять, но в то же время обижался на Николая Николаевича. Тот совсем забыл племянника. Должно быть, счёл его непригодным к охоте, да и видел, что юноша не очень-то стремится доказать обратное. Как бы то ни было, Дима пожелал дяде пустых выстрелов и заскользил вслед за Витей.
Для Артёмыча повторилось молчаливое ожидание. Всё было так же, как и в прошлый раз. Единственным разнообразием стала книга – та самая, которую нашёл Витя. Но книга оказалась на удивление скучной. «Как её Витя читал? Извращенец!» Артёмыч насилу пробирался от абзаца к абзацу, надеялся, что повествование хоть как-то его увлечёт.
