Лежа на том же топчане, куда однажды принесли Матинну в ее красном платье, а он стоял над ней и любовался, великий полярный исследователь стащит с себя одеяло и снимет бинты, чтобы при свете лампы, заправленной китовым жиром, с ужасом и одновременно любопытством взглянуть на смердящий обрубок – на то, что когда-то было сэром Джоном Франклином.
Когда начнется агония, ему привидится, как он ловит птиц вместе с маленькой темнокожей девочкой, которая продолжает дразнить его своим смехом: и тогда он вдруг почувствует, как вдыхает все эти волшебные ароматы, совершенно точно вспомнив, что именно так пахнет после дождя воздух в Эдемском саду. И перед его мысленным взором вихрем пронесутся самые прекрасные видения: и киты, и попугаи-какаду, и дети, а потом он вдруг увидит каюту, ставшую ему тюрьмой, и койку, на которой он умирает, – он узнает смятое красное платье и лицо страдающего кенгуру… И его опять накроет ужас. Всей кожей он ощутит ползучий холод, который проникает глубоко в самую душу, и уже микроскопические льдинки начнут плести паутину в его легких.
«Зюйд-ост, – начал он свое заклинание, словно это могло помочь, указав, как стрелка компаса, путь к избавлению, – зюйд-зюйд-вест, зюйд-вест-тень…» А потом он изверг стон, преисполненный бесконечного ужаса, – и этот звук разросся, разбившись на тысячи осколков в кромешной тьме, а потом все стихло. Когда, приложив к своему изъеденному болезнью лицу смоченный камфорой носовой платок, в каюту влетел капитан Крозье, самый великий полярный исследователь и его современник был уже мертв.
Этим вечером сэр Джон был даже рад гостям. Среди них был и Эдвард Керр, представитель компании инвесторов «Зеˆмли Ван-Димена», скупившей одну четвертую часть острова на северо-западе. Эдвард Керр приехал верхом на ретивой чалой лошадке, и во всем его облике чувствовались мужской напор и сила духа, которыми такой невезучий и несобранный сэр Джон не мог не восхищаться. Он не стал распространяться о том, что уже почти не губернатор – эту новость все и так узнают из местных газет. Матинну, которая совершенно распустилась и ходила грязнулей, за стол не пускали, но кто-то из гостей видел, как она болтается вниз головой на дереве.
Когда гость упомянул о Матинне, леди Джейн сразу напряглась, потому что ей было это неприятно. Сухо поджав губы, она сказала:
– И все же я считаю, что надо делать все возможное, чтобы эта раса не исчезла. Кому как не нам подавать пример?
– Но, леди Джейн, вам должно быть известно, – начал другой гость, – что многих аборигенов брали детьми и воспитывали в христианском духе, и именно из них вырастали самые жестокие повстанцы. Да возьмите хотя бы Черного Тома. Он все равно перебежал к своим, так и оставшись безжалостным варваром.
Этим «другим гостем» был сам главный прокурор Тулле, которого сэр Джон все время называл именем своего старого друга – вот вам, пожалуйста, лишний повод нажить себе еще одного врага.
– Извините, что втягиваю вас в этот разговор, леди Джейн, – произнес Тулле, – но на эту тему я много спорил с предшественником вашего мужа губернатором Артуром. Власть обязана защищать заключенных, если их исправительные работы проходят там, где могут атаковать туземцы.
– И что же вы посоветовали прежнему губернатору, мистер Тулле? – поинтересовалась леди Джейн.
– Я сказал, что, если нет другого выхода, истребляйте их. Белому человеку не было бы покоя, если бы мы не истребляли черных. В течение нескольких лет мы объявляли награду за каждого убитого туземца. Неплохие деньги, кстати. По несколько фунтов за голову.
– Лично моим главным делом в те героические годы было убивать и убивать, – благодушно и не без доли веселости произнес Керр, подвинув к себе консоме из вомбата. Услышав такое, леди Джейн встала из-за стола. Мило улыбнувшись, она попросила ее извинить, но ей пора на покой – день был тяжелый. Керр был из числа людей, которые умеют оживить сухой официальный прием искусством рассказчика – впрочем, не считаясь с чужими эмоциями. Он встал, чтобы поцеловать ручку хозяйке, что получилось у него довольно лихо, и спокойно продолжил начатый разговор.
– А все почему? – сказал он, указав ложкой на губернатора, словно нацелив на него пистолет. – А все потому, что я был уверен: мои действия полностью совпадают с законами природы, законами Бога и законами моей державы.
Этот мягкий спокойный голос, хорошие манеры не без некоторой доли мальчишества, – весь его светловолосый облик самоотверженного джентльмена каким-то невероятным образом прекрасно сочетался с жестокостью повествования и даже околдовывал слушателя.
– Вот у меня на крыше дома были насажены три отрубленные головы, и, скажу я вам, это охладило пыл их выживших товарищей. Лучше жить и помнить, как ты можешь кончить, – а наглядный пример всегда перед глазами.
Франклин понимал, что этот Керр – человек особенный. Возможно, не проживи он сам столько лет на этом острове, он не понял бы Керра. Но сегодня возникла абсолютная ясность, что этот человек прав.
Керр говорил с такой удивительной прямотой, и в его словах чувствовалась ужасная, но притягательная правда, в которой перемешались и свобода, и желания, а еще приятие насилия – того самого насилия, из которого – страшно признаться – каким-то невероятным образом состоял и сам он, сэр Джон. И это насилие, как он вынужден был констатировать, лежало в корне того, что произошло между ним и Матинной. Но беда не в том, что это было насилие, а в том, что ему недостало мужества довести все до логического конца – так, как это умел проделывать Керр. Сэр Джон завидовал Керру – тому, как спокойно воспринимал он свою непростую судьбу. Он и сам хотел бы стать вот таким же безмятежным и уверенным в себе человеком. На минуту отвлекшись от этого странного героя Черной войны, сэр Джон задумался о собственном будущем. Его манила «белоснежная пустыня забвения», как сказал когда-то Крозье.
– Ведь мы – слуги Господа, носители научного подхода и справедливости, – продолжил между тем Керр. – А если есть три головы, надетые на колья, то в том нет никакого противоречия. Знаете, что сказал молодой ученый-натуралист Дарвин, который сидел вот тут, в этой самой губернаторской гостиной несколько лет назад? Он сказал: «Очень хорошо, что Земля Ван-Димена была очищена от коренного населения». Вы думаете, свобода дается легко? Возможно, вы даже полагаете, что можно было бы обойтись и без отрубленных голов?
Керр улыбнулся. Взгляд его серых слюдянистых глаз не выражал ничего, но в то же время было очевидно, что этот человек ни разу не ужаснулся самому себе. Он был в себе уверен. От этой мысли у сэра Джона пробежал холодок по спине.
Все эти пространные рассуждения Керра были по ту сторону добра и зла. Но как же христианская любовь? Любопытство изыскателя? Ведь потому они и удочерили Матинну. Неужели такие добродетели не будут вознаграждены?
– Не думаю, – сказал Керр. Казалось, этот удивительный человек умеет читать чужие мысли.
Сэр Джон улыбнулся. Он давно чувствовал, что остров сам заставляет людей быть такими беспощадными и безжалостными. Эта дикая земля и ее воды словно заманивали душу куда-то за пределы человеческого, требуя чего-то своего. Сегодня было даже приятно поразмышлять об этом. Какое огромное счастье – почувствовать себя душой, не принявшей никакой веры и никаких правил. Ощутить в себе величие пусть маленького, но бога – ведь это качество присутствовало и в Робинсоне, и в свободных поселенцах, превратившихся в настоящих феодалов, и в забойщиках китов и тюленей – у каждого из них был свой гарем из чернокожих женщин.
