Танцевали котильон, потом объявили вальс, а потом шотландский рил. Вперед-назад, легкий подскок, и партнеры обходят друг друга. Впрочем, некоторые танцевали рил слишком сдержанно и чопорно. Матинна не поддавалась ни на какие уговоры заступить на ту часть палубы, которая считалась танцполом. Она стояла, вжавшись спиной в мачту, смотрела на остальных, чувствуя, как загорается в ней желание танцевать. Она слушала музыку, улавливая обрывки разговоров, и машинально крутила правой ногой так ловко, словно вся она, эта девочка, была гуттаперчивой.
– О, так вы у нас теперь Зевс, а не ваше превосходительство? – довольно смело поинтересовалась младшая дочь миссис Лорд, приглашенная сэром Джоном на танец. «Черный лебедь» весело замотал головой, и все его подбородки, торчащие из-под клюва, зашлись в раскатистом смехе.
Бал был уже в самом разгаре, разгоряченные гости упоенно кружились по палубе. Оркестр старательно выводил мелодию, сквозь которую пробивались радостные возгласы и дружное ритмичное шарканье ног. Матинна уже вся была переполнена музыкой, поначалу отдавшись общему порыву танцующих, но потом стала прислушиваться к собственному телу, к тому, что именно оно помнило и хотело, и это желание готово было выплеснуться через край.
Наконец капельмейстер объявил кадриль.
Сэр Джон протянул Матинне руку, и они вышли в центр с тремя другими парами. Вокруг почтительно зааплодировали. Матинна чувствовала, как горит ее лицо, учащенно бьется сердце, но стоило музыке зазвучать, и она сразу же оказалась одна, в центре огромного, необъятного мира. Она не обращала внимания на удивленные взгляды, и вся робость ее улетучилась. Ведущая пара – миссис Лорд и капитан Крозье – исполнила следующую фигуру, которую должны были повторить остальные. По мере того как танец набирал силу, Матинна начала импровизировать, движения ее ног становились все стремительнее и смелее.
Миссис Лорд, не без основания гордившаяся своим умением танцевать, приняла вызов, отказавшись от простых фигур и введя элементы степа с дробным пристукиванием каблуками. Капитан Крозье, сам отменный танцор, тем не менее был удивлен такому повороту дел, едва поспевая за партнершей. А девочка-аборигенка повторила точь-в-точь фигуры миссис Лорд и, под нарастающие аплодисменты, без лишних усилий заворожила публику движениями ног и пластикой тела. Даже миссис Лорд на мгновение остановилась и, расхохотавшись, захлопала в ладоши.
Темп кадрили убыстрялся, и к концу танца Матинна вдруг обнаружила, что больше не держится за руки с сэром Джоном, да и вообще отплясывает совсем не по тем правилам, которые так старательно разучивала дома. Ею завладела стихия совсем другого танца, гораздо более древнего и первобытного по сравнению с кадрилью, которая «вылупилась» в Париже всего каких-то несчастных пятнадцать лет назад.
Щеки девочки горели огнем, тело раскрепостилось, и дух ее вырвался из плена. Никогда она не чувствовала себя такой свободной – словно была разорвана пелена, сковывающая ее все то время, сколько она себя помнила. При этом Матинна не замечала, какую ноту напряжения внесла своим танцем. Взор ее был остер как никогда, он был всезнающ и всеведущ, но в то же время она не замечала ни ахов, ни охов вокруг, всех этих неодобрительных и даже возмущенных взглядов, обращенных в ее сторону. Она была вся кружение и вихрь, а потом – прыжок, и она словно опустилась уже не на вощеную дубовую палубу «Эребуса», а на землю своих сородичей вандименцев. Рывком скинув туфли, она замерла, словно кенгуру, настороженно поводя головой вокруг, потом шаг, еще один, два прыжка, и вот он – полет.
Все замерли, уставившись на Матинну. Что творит этот ребенок? Что за дикость? Что она себе позволяет? Тут бал!
Умолк оркестр.
Леди Джейн вдруг вспомнила собственные слова, сказанные когда-то о Матинне, – что ее тело умеет говорить. Но сейчас женщина была в шоке. Глядя на варварские ужимки своей подопечной, она решительно отказывалась понимать, о чем «говорит» Матинна.
Между тем девочка знала, что у нее осталось одно мгновение, чтобы объяснить этим людям, кто же она такая на самом деле. Но никто не поймет ее, теперь даже сама Матинна не поймет, потому что люди уже наступали на нее, окружив плотным кольцом. Матинна пыталась продолжить танец, но кто-то закричал прямо ей в лицо, и она почувствовала, что произошло что-то ужасное. Перед глазами все закружилось, и палуба, и люди, все быстрее и быстрее, и Матинна больше не могла прыгать и летать, а только падать, падать, падать вниз… Чьи-то руки подхватили ее, белые руки в ужасных перчатках, похожих на тряпки, которыми смачивали язвы ее умирающих сородичей. Значит, она сама тоже умирает? Матинна была в полной растерянности. Она пыталась спросить, но не могла выговорить ни слова, хотя ей очень важно было знать: неужели – Роура?..
…Матинна очнулась от зыбкого сна, почувствовав, что кто-то стоит над ней. Открыла глаза и ужаснулась. Она увидела огромного черного лебедя и поняла, что жизни ее наступил конец.
– Роура… – прошептала Матинна.
Когда она потеряла сознание на палубе, Крозье подхватил ее маленькое тельце, уложив его в колыбель своих огромных ручищ. Он отнес Матинну в капитанскую каюту, которая размерами была чуть больше самой койки, куда он ее и уложил, чтобы девочка немного поспала и пришла в себя.
– Что? – переспросил сэр Джон.
Но Матинна больше не произнесла ни слова.
Наверху гремела музыка. Бал продолжался.
Он был всем на свете, и всё на свете было им. Мужчина смотрел на Матинну, на ее миниатюрную фигурку, ее темнокожие икры и маленькие грязные ступни: он смотрел на сокрытую красным шелком впадину – там, где платье было перекручено меж ее худых ног, – смотрел, не в силах унять нервную дрожь.
Когда все было окончено, он был уже спокоен.
Глава 8
Утро выдалось холодным. В королевском театре «Хеймаркет» шел третий день репетиций «Застывшей пучины». Добрались уже до сценки, где неутешная Клара Бернем (Мария Тернан) рыдает на плече Роуз Эбсуорт (Эллен Тернан). Что-то пошло не так, и Эллен внезапно отскочила, вырвавшись из объятий сестры:
– Осторожней, дорогая, ты раздавишь мне птичку!
Это была первая импровизация, выданная Эллен Тернан, к тому же импровизация, не имеющая никакого отношения к сценке. Забавно, но Диккенс слишком устал, чтобы не разозлиться:
– Какого черта, мисс Тернан! – сердито произнес он, потрясая в воздухе текстом пьесы. – Мы выступаем через десять дней, о чем вы думаете?
Нисколько не смутившись, девушка засунула руку в карман и вытащила оттуда крошечного серебристо-черного птенца. Птенец испуганно «хрюкнул».
– Они такие пересмешники, сэр, – сказала Эллен Тернан, не зная, что и добавить. Она просто стояла и держала в сомкнутых ладошках птичку, словно подношение.
– Эллен вечно подбирает умирающих птичек и выхаживает их, – заметила Мария. – А этого скворчонка она нашла возле входа в театр.
– У него чуть-чуть сломано крыло, мистер Диккенс, – заметила Эллен Тернан. – Вот я и засунула его в карман, чтобы он хотя бы согрелся.
