Теперь Таутерер вел себя совсем не так, как в первый день их знакомства. Он был безумно рад видеть белого человека и еще сказал, что считает Робинсона старым добрым другом. Наконец, он спросил про свою дочь. Ее зовут Матинна, прибавил он.
– Она уже разучивает молитвы, – сказал Хранитель. – У нее впереди светлое будущее.
Таутерер ответил, что уважает Робинсона почти как члена своего рода. Этот человек нащупывал новые способы разговора «на равных», чтобы не дать себя унизить или, возможно, чтобы принять битву. Но даже если покорность судьбе оказалась неизбежной реальностью для него, своим поведением Таутерер не позволял себе признать на словах, что готов заплатить столь чудовищную цену за воссоединение с дочерью.
– Точно так же, как близких друзей, я воспринимаю вас и ваших людей, – заметил Робинсон. – Именно поэтому я хочу, чтобы вы пошли со мной, к вашему ребенку. Все вместе мы сотворим чудо, зажив совсем другой жизнью.
Возможно, добросердечность Таутерера и была натянутой, но в его поведении проскальзывало искреннее понимание, что отныне только так они будут общаться друг с другом. Таутереру нужен был его ребенок, а ведь он далеко не дурак, чтобы навредить ему, и Робинсон оказался той самой единственной ниточкой, за которую можно было уцепиться. Хранитель почувствовал, что это так, и спазмы в его животе прекратились.
Ветреным утром четыре дня спустя бриг «Гулливер», зафрахтованный для перевозки отловленных Робинсоном туземцев на далекий остров Флиндерс, наконец-то показался на горизонте. Паруса его раздувались, подгоняемые теплым норд-вестом.
Выглянув из своей палатки, Робинсон взглянул на кучку аборигенов, жалкие остатки многочисленных племен, заселявших прежде Землю Ван-Димена. Теперь и их ждало изгнание с собственной родины. Он записал тогда в дневнике: Для меня они всегда будут… Но потом перечеркнул начатое и констатировал: Капитан Бейтман прибыл в 5 пополудни. Ветер – норд-норд-вест.
Бейтман рассказал, что в Вайбалене за тринадцать дней умерло уже тринадцать поселенцев. Этот факт Робинсон тоже занес в дневник, опустив заключительный комментарий капитана:
– Мрут как мухи.
А еще Бейтман высказал восхищение последними достижениями Робинсона, и тогда его больной желудок и сумбур в голове опять ненадолго утихомирились. Он даже перестал думать о танцах под небом, охваченным южным сиянием.
И в своем дневнике он написал: Veni, vidi, vici – это обо мне.
Через год в поселении Вайбалена умерла Вангернип. Смерть матери произвела на Матинну парадоксальный эффект: девочка не только не впала в уныние, но даже стала более общительной, веселой, и ей все вокруг было интересно. Но Хранитель был взбешен: вместо того чтобы похоронить жену по-христианскому обычаю, на кладбище, Таутерер отнес тело жены на Флэгстаф-Хилл
[18], развел там костер и кремировал ее. Матинна глядела, как дым поднимается вверх, к звездам, как дрожит изображение луны, а между тем тут, на земле, тело ее матери обугливалось, превращаясь в прах.
После этого Матинна вечно болталась под ногами у взрослых, словно подыскивая себе новую мать, но, несмотря на совсем юный возраст, она умудрялась не досаждать, а, наоборот, старалась быть полезной. Она росла веселым ребенком, не обращая внимания на мрачное безмолвие, которым были охвачены поселенцы Вайбалены. Она слушала рассказы отца про космос, где время и пространство никогда не кончаются. Ведь именно через такие сакральные истории открываются нам многие непонятные явления.
– То есть вы утверждаете, что этот негр, как бишь его звали – Тутер или как там еще, был настолько величав?
Закончив свой рассказ про Таутерера, рассказ приукрашенный, в котором не было названо своими именами ничто из того, что происходило на самом деле, Робинсон молча поднялся из-за стола и вытащил из бокового шкафчика деревянную коробку соломенного цвета, похожую на шляпную. Трепетно, словно священную реликвию, он поставил коробку на середину стола, поближе к ярко горящему канделябру.
– Это хуонская сосна, привезенная с Земли Ван-Димена, – произнес Робинсон. – Коробку под моим руководством изготовил Марк Антоний.
И тут одновременно загрохотали по деревянному полу ножки всех отодвигаемых стульев, и гости, словно щупальца встревоженной морской анемоны, склонились к центру, чтобы разглядеть диковину.
– Внешне он походил на сарацина, а стаˆтью и манерой держать себя напоминал Саладина.
Хранитель открыл крышку. Форма предмета ускользала из-за игры света и тени, пока вдруг не стало ясно, что в коробке лежит человеческий череп.
– Примите от меня в дар Короля Ромео, последнего короля Порт-Дейви
[19].
Ошеломленная леди Джейн пробормотала несколько слов благодарности. Она была в восторге и от самого подарка, и от всей предыстории. Ведь этот череп принадлежал лучшему представителю своей расы. Получив такой «исключительный» подарок, леди Джейн заметно оживилась:
– А ведь этот Король Ромео, – сказала она, – он же был отцом той милой девочки, что танцевала перед нами сегодня с другими детьми?
– Да, она его дочь, – кивнул Хранитель.
– И у бедного ребенка теперь нет никого, нет семьи?
– Семья у нее есть, мэм, пусть даже и без родителей. Их представления о семье гораздо более вольны и неподвластны нашему пониманию. Для нас семья это путы, а для них – плетеное кружево.
– Но ведь она все равно сирота.
– Да, но только в нашем представлении.
– Господин Робинсон, никто не сомневается в ваших заслугах, – произнесла леди Джейн, немного повысив голос, потому что за окном залаяла собака, а потом еще одна, пока все поселение не огласилось целым хором тявкающих несчастных, полуголодных хвостатых созданий. – Но нет более прекрасного свершения, чем доказать правильность вашего подхода и вырастить хотя бы одного человечка, наделив его всеми классовыми привилегиями. – Собаки продолжали лаять. Повернувшись к мужу, леди Джейн сказала, едва не переходя на крик: – Вы со мной согласны, сэр Джон?
Сэр Джон встрепенулся и что-то пробормотал, выражая согласие, но тут собаки закончили свой концерт, и наконец можно было говорить спокойно и в привычном для него ритме. Посему сэр Джон заявил, что подобный эксперимент с человеческой душой был бы одобрен и наукой, и Богом.
– Если пролить божественный свет на заблудшие души, они могут стать ничуть не хуже нас, – продолжил он. – Но для этого сначала нужно вырвать их из тьмы невежества и отсечь всякое варварское влияние.
Перед тем как прибыть на Флиндерс, леди Джейн отправляла Робинсону письмо с просьбой предоставить научный экспонат – череп представителя «исчезающей расы». И вот Хранитель с радостью исполнил ее просьбу. Когда он отделял голову умершего Ромео, сдирал с нее плоть, варил и полировал череп своего друга, он радовался, что когда-нибудь передаст его достойным людям с научным складом ума. Но к просьбе, которая была озвучена сегодня за обедом, он не был готов. Когда подали жареного черного лебедя, леди Джейн объявила, что желает удочерить маленькую аборигенку. Просьба была высказана с такой категоричностью, словно она заказывала под занавес персональное блюдо.
