– Прости меня за то, что я такой, – говорю я Ханне, когда мы остаемся одни.
Я грубо тащу ее к забору. В голове вакуум. Я не хочу с ней разговаривать. Не хочу смотреть на нее. Все, что я хочу, – отправить ее за этот чертов забор.
Ханна что-то кричит. Ругается.
– Заткнись! Заткнись! – выкрикиваю в ответ.
Не хочу, чтобы она со мной говорила. Ничего от нее не хочу.
– Вали отсюда! – Я толкаю ее к забору.
Она не хочет уходить… Смотрит на меня с обидой.
Я жизнь тебе спасаю, дура. Если бы ты все знала, то сказала бы мне спасибо.
– Просто убирайся! Мне что, взять камень и бросить в тебя, как в собаку? Пошла прочь! Прочь! Прочь из этого мира, ты здесь не гостья!.. Это не твоя война! НЕ ТВОЯ ВОЙНА!..
Смотрю сквозь железную сетку на убегающую девичью фигурку.
– Я тебя на букву Л. Твой Кит… – шепчу ей вслед.
Гретель вернулась в свой сказочный мир. Она в безопасности.
Я улыбаюсь. Ну, что ж. Мне сегодня еще предстоит много сделать. Для начала – поджарить медведятину и утопить водяную крысу. Но слегка, не особо стараясь. Нужно сберечь силы, ведь вскоре ехать на дело… Новое дело – новые жертвы.
Глава 2
– Кто она такая, эта мокрица? Что она о себе возомнила? Посмела руку на меня поднять. И где? Здесь! На МОЕЙ территории! Посмела рот свой раскрыть. И сопротивляться. Ух, как она меня взбесила! Прикинь, она ведь даже не испугалась меня. Меня, представляешь? Я найду ее. Отыщу обязательно. И тогда от ее гордости и смелости не останется и следа, это как пить дать.
Машину жутко трясет, ощущения такие, будто твои почки селезенкой в футбол играют.
Сижу у дверцы, слегка приоткрыл окно, чтобы в салон проникал воздух. Настроение душит. Думаю об этой чертовой девчонке. И об Архипе, который уже час не замолкает… Он говорит о ней. Хоть он и отдал Ханну мне, сделав вид, что наигрался с ней, но я вижу, что она его все же зацепила. Думаю, теперь он жалеет, что позволил себе упустить ее. Но он исправится. Теперь он не отстанет от нее, пока не найдет и не раздерет на мелкие куски. В этом весь Архип: когда он чем-то одержим, он не отступает.
Я не знаю, как относиться к себе и к своим мыслям. И к происходящему. Это странно… Я никого не терял, но сейчас у меня такое чувство… Что могу потерять. Ее? Не знаю. Возможно, самого себя. Хм. Это странно – терять себя.
– Хей, Никитос-Пылесос! – Спустя несколько минут молчания сидящий рядом Архип пихает меня локтем в бок.
Через силу улыбаюсь. Я вообще-то не тряпка и не позволяю всем подряд издеваться над моим именем. Только Архипу можно называть меня и Пылесосом, и Обдалбосом, и Никикосом, и даже Котопсом. Но если кто-то другой назовет меня так, я уже не буду улыбаться и сразу дам ему в рыло.
– Эй, Никитос, у тебя такое лицо, будто ты сейчас вынашиваешь план захвата планеты.
– У меня всегда такое лицо.
– Нет, обычно ты выглядишь как обдолбавшийся гномик.
Мы издаем пару смешков, шутка вышла неплохой. Но это слова Глеба, моего брата. Архип – фанат Глеба по юмористической части. Нагло присваивает его шутки.
– Тошнит, – жалуюсь я.
– Терпи, скоро доберемся. На, съешь мятную конфетку, – протягивает он мне леденец.
Я морщусь и отворачиваюсь: не люблю леденцы.
Мы въезжаем в Город, проезжаем мимо высотных домов. Нам нужно подъехать к железнодорожной станции. Она расположена на окраине, рядом с лесопарком. Через него люди вечером идут домой с электрички, и наша цель – одинокий поздний трудоголик. Желательно с кожаным портфелем и с дорогими часами на руке. Архип меня обучает тому, как отличить дорогие портфели и часы, и я кое в чем уже стал разбираться.
Обычно мы выбираем пассажира, который идет позади всех. Сценарий простой. Парни отвлекают чела разговором, а я подкрадываюсь сзади и бью по голове. Мы забиваем его, отнимаем все ценное, что находим.
Архип всегда хочет, чтобы я был отвлекающим, говорит, у меня такая рожа, которую никто не испугается. Но я упрямлюсь. Люблю наносить первый удар.
Сначала мы нападали на всех без разбору, но последнее время Архип стал выбирать жертвы по расовым признакам.
Мы редко промышляем в одном и том же месте больше, чем три раза подряд. Лесопарк у станции, темные подворотни в центре, узкий переулок между гаражами на восточной стороне, пролесок за церковью – в Городе много подходящих для нашего дела мест. Сегодня мы выбрали лесопарк.
Мы затаиваемся. В затылке пульсирует набухающий ком. Я в предвкушении добычи. Руки мелко дрожат. Из носа идет кровь. Я знаю, что сегодня будет Вспышка. Появление Ханны провоцирует ее. Но я этому даже рад. Мне нужна разрядка.
Я слышу гул электрички. Слышу, как идут пассажиры.
Я сразу примечаю его. Человека, который станет нашей жертвой.
Он отбился от стада и идет поодаль, сбоку.
Пацаны встают у него на пути. Я прячусь.
– Добрый вечер! Закурить не найдется? – вежливо спрашивает Архип, улыбаясь.
Человек добродушно кивает, останавливается и лезет в карман.
Пора. Мой выход.
Наношу удар железной трубой по голове бедняги быстрее и жестче, чем обычно.
Это сигнал. Тут же вся толпа набрасывается на него. Я молочу руками наотмашь, с силой бью кулаком в живот. Туз бьет велосипедной цепью по коленям. Жертва падает на спину, и мы продолжаем избивать ее ногами.
Человек переворачивается на бок и скребет ногтями по земле. Пытается уползти. Скулит:
– Пожалуйста, не надо…
Неудачный набор слов. Этим он меня злит еще больше.
Я ударяю его ногой по лицу, а потом наношу четыре удара в бок.
Я думаю о том, о чем подумали бы нормальные люди, если бы знали, чем я занимаюсь. Этого ублюжего бешеного пса Кита Брыкова с самого рождения нужно было посадить на цепь.
Жертва пытается звать на помощь, но полный рот крови мешает крикнуть громко, голос звучит как из-под воды.
Я наношу несколько прямых ударов стопой в ребра, сначала правой ногой, потом левой – как поршнями какой-то адской машины.
Сознание затуманивается, Вспышка начинает меня поглощать. Я радуюсь, что наконец-то могу выплеснуть из себя всю ярость и злость, которые меня медленно сжирают. Я бью сильнее обычного и скоро выдыхаюсь. Добиваю человека ударами трубы по почкам. С наслаждением смотрю, как изо рта его вытекает кровь со слизью. Жертва больше не шевелится.
Я смотрю на Архипа, который не участвовал в избиении. Он стоит неподалеку и наблюдает. С удовлетворением улыбается. Как будто вот-вот скажет ласково: «Молодцы! Хорошие собаки!» – и погладит каждого пса по морде.
