Хохот, шум и гам, звон стаканов.
Как в этом муравейнике мне найти Кита?
Я прохожу внутрь, видя потные лица вокруг, помогая себе локтями, чтобы просунуться мимо стоящих на пути людей.
Вдруг кто-то резко хватает меня сзади за капюшон и тащит к стене. Я не могу даже вскрикнуть: застегнутая под подбородок толстовка сдавила горло. Меня тащат к заднему выходу, прочь от толпы. Я слышу, как открывается дверь, и меня выталкивают на улицу. Эта дверь выходит в грязный узкий переулок, справа и слева – стены домов, вдоль которых стоят мусорные баки и контейнеры.
Я оказалась снаружи так быстро, что даже не успела испугаться, но теперь, среди луж и мусора, где нет никого, кроме меня и еще одного человека, который притащил меня сюда, мне становится страшно.
Человек стоит у двери чуть в стороне от фонаря, освещающего вход, и его лицо остается в тени.
– Зачем приперлась сюда? – шипит незнакомец. Я узнаю голос. Кит. Это Кит-Wal! Сердце трепещет от радости и страха. – Я что тебе сказал? Держаться отсюда подальше! Думаешь, в этом дурацком прикиде тебя здесь никто не узнает?
Он быстро подходит и резко срывает с моей головы капюшон и бейсболку. Мне становится неуютно – как будто с меня сняли броню.
– К чему этот маскарад, Ханна?
Оттого, что он произнес мое имя, я разволновалась. Имя, произнесенное вслух, – доказательство того, что он помнит все. Что он не забыл.
Кит стоит рядом со мной. Черная толстовка, черные волосы, бледное лицо… Будто сама смерть. Только глаза такие светлые и чистые… Но они совсем холодные. Его глаза – как тонкая корка льда, покрывшая речку в первые заморозки.
– Вернулась, Кит. К тебе. Почему ты не помнишь? Не хочешь вспомнить все. Наша дружба… Забор… Ждала тебя часы. Mine … Förderwagen…
[25] Erdbeere. Зем-ля-ни-ка.
От волнения я забыла не только русский, но и немецкий. Произношу отдельные слова. Но Кит меня понял. Я вижу, как меняются его глаза, как тает в них лед. Но через пару секунд тепло из них уходит, и взгляд снова становится ледяным.
– Ты бросила меня здесь, – зло говорит он, смотря на меня в упор. – Обманула. Сказала, что вернешься.
– Но я вернулась! Вернулась через три года, как и обещала.
Он отводит взгляд:
– Ты вернулась тогда, когда уже стала мне не нужна. Лучше б ты не приезжала.
От его слов мне очень больно.
– Я ждала тебя у забора, – говорю я, глотая слезы. – Ждала три года. Что с тобой происходит? Почему мы не можем быть друзьями, как в детстве? Там, у плотины… ты пытался защитить меня. Защитить от твоих друзей-Schund. Я не безразлична тебе хоть чуть-чуть – вот что это значит. Ты меня узнал. Но притворился, что нет. Не говоришь им про меня. Почему?
Кит прислоняется спиной к стене, скрещивает руки на груди. Хмыкает.
– Ты шатаешься с перебежчиками. Ты не должна. Они враги нам. Моя компания… Архип. Он ненавидит таких, как они. Ты с ними дружишь, да еще и немка из Голубых Холмов. Это как красная тряпка для быка. Команда «Фас!» Архипу и всем нам. Ты этого не понимаешь…
– Но почему вы ненавидите нас? – не понимаю я. – Перебежчиков? Экспатов? За что? Что мы вам сделали?
Кит качает головой:
– Не объяснить. Просто так должно быть. Но это не твоя война. Мой тебе совет: убирайся в свои Холмы и живи там. Если кто из наших снова увидит тебя среди перебежчиков… Тебе не жить. И я… Я не смогу снова тебя защитить. Мы делаем страшные вещи. И я делаю… Я изменился. Я стал больным ублюдком, Ханна. Лучше держись подальше от таких, как мы. А от меня тем более.
Я упрямо качаю головой:
– Не уйду, пока не объяснишь мне все. Не отстану. Вернулась к тебе. И хочу быть с тобой.
Наверное, я говорю, как избалованная маленькая девочка, которая не привыкла, чтобы ей в чем-либо отказывали. По меркам чертожцев так и есть: я всего лишь балованная девчонка, дочка родителей, которые дали ей абсолютно все. Девочка, не знающая бед.
– Говоришь, хочешь быть со мной…
Несколько секунд ничего не происходит. А потом он в два шага подходит ко мне, грубо хватает меня за руки, резко сдавливая запястья.
Его лицо меняется. Кожа белеет. Радужка глаз становится стеклянной, а белки краснеют. Он дышит часто-часто, из носа течет тонкая струйка крови. Он крепко сжимает мои запястья, его руки дрожат. Я смотрю на него, как завороженная. Тот, кто стоит передо мной, не может быть человеком.
Он так близко от меня. Я чувствую его запах, жар от его кожи. Я вижу каждую черточку рисунка прозрачной радужной оболочки его глаз. Нечеловеческий облик. Нечеловеческие глаза. Нечеловек.
– Смотри. Смотри на мое лицо.
Меня бьет дрожь. Мне очень страшно. Я опускаю взгляд.
Он поднимает мою голову за подбородок, заставляет смотреть.
Он улыбается. Но вместо улыбки я вижу звериный оскал.
– Я псих. Отмороженный психопат. Без мозгов. Без совести и жалости. Помешанный, душевнобольной придурок. Часто не могу контролировать себя. Избиваю людей. Мне все равно, кто передо мной. Старик или женщина. Или ребенок. Меня давно пора привязать ремнями к больничной кровати. И лечить током. Я не смогу быть твоим другом, как раньше. Ты не имеешь права хотеть быть со мной.
В его глазах пустота. Стеклянные, прозрачные глаза.
– Прекрати! Пугаешь меня! – вскрикиваю я от страха и боли.
Он ослабляет хватку, убирает руки. Кончиком пальца проводит у себя под носом и почему-то улыбается, видя на пальце кровь. А потом смотрит на меня и… хрипло смеется.
– Боишься меня, да? Правильно! Меня надо бояться так, чтобы коленки тряслись!
Он успокаивается, дыхание выравнивается. Медленно берет в ладони мое лицо. Та к осторожно, будто трогает хрупкую фарфоровую куклу. Я не знаю, почему ему это позволяю. Не знаю, почему не отстраняю его руки и не отойду подальше. Щеки горят от прикосновения его ладоней. Шершавая, грубая их поверхность кажется мне приятной.
Что я делаю, господи, что? Он же псих. Он самый настоящий псих.
Он подается ко мне. Я закрываю глаза от ужаса, думая, что он ударит меня или начнет душить. Но он целует меня. Это похоже на то, словно мои губы обожгла молния. Он целует грубо, чувствую во рту соленый привкус крови. Его кожа горит, у него жар. На бледном лице выступают капельки пота. А потом он отстраняется от меня.
– Я все помню. Я тоже ждал тебя три года. У этого чертового забора. Три года – я, а потом три года – ты. Поэтому мы так и не встретились за эти шесть лет. Люди меняются за это время. Ты даже не представляешь, каким я стал. И лучше тебе не знать этого, милая Пряничная девочка. Беги отсюда, глупая Гретель, – шепчет Кит. – Беги. Прочь из моей головы. Я же могу тебя убить. И не только я… Архип тебя ненавидит. Если он снова увидит тебя среди перебежчиков… Не представляю, что тогда будет. Ты не должна больше с ними общаться. И не должна приходить сюда, поняла?
