Архип стоит поодаль, наблюдает со стороны. Это по его приказу из меня сейчас делают отбивную.
Когда-то Архип был моим лучшим другом. Но как же быстро все может поменяться…
А ведь и я раньше стоял по ту сторону баррикады, был на стороне врагов, своим среди парней вроде Брыка и Архипа.
Я был тем, кто беспощадно лупит меня сейчас.
И в один миг все изменилось, и на меня налепили бирку изгоя. Накрепко пришитая, она полностью перевернула во мне все, изменила всю мою жизнь.
И вот уже два года я бегу. Убегаю от тех, кого раньше считал своими братьями.
Но как раз сегодня убежать не успел, и меня поймали.
Грустно быть сцапанным врагами в свой день рождения.
Вот так незачупато я его отмечаю, валяясь в грязи мягким тюком, осыпаемый ударами со всех сторон.
Я мысленно ухожу от этих непрерывных ударов и прячу свой разум в воспоминаниях о дружбе с Архипом.
Вспоминаю, как вместе шли из школы… Смотрели вдаль, за реку, где на холм поднималась вагонетка. На самом верху шахтеры ее выгружали, самые крупные куски породы катились вниз к котловану, а мы потом, когда никого на шахтах нет, лазали вокруг котлована, золото искали. А когда вагонетка наверху вдруг сходила с рельсов и падала набок – тут нашему восторгу вообще не было предела. Мы наблюдали, как подбегали шахтеры и муравьями копошились вокруг опрокинувшейся вагонетки.
Помню, как у южных шахт на рельсах ждали паровоз, за которым тянулись грузовые вагоны. «Пару!» – кричали мы машинисту и с восторгом ждали, когда густое белое облако на время скроет весь паровоз. Самый первый раз совсем неопытные были, встали слишком близко и от горячего пара кубарем вниз по склону покатились и плюхнулись в котлован, в который воду из шахт сливают. Одежду потом можно было сразу на помойку. А на следующий день спорили, кого дома сильнее наругали…
Вспоминаю, как накапывали в лесу саранок, а потом запекали их на костре. Саранки как земляные груши, только вкуснее.
Как спускались в шахту по рудосбросу.
Как всей командой пытались раскачать баржу в карьере.
Как прыгали с вагона на вагон товарного состава.
Как долго шли по железной дороге, не пойми куда и зачем…
И всегда вдвоем. Кирилл Бобров и Архип Бойко. Кирилл и Архип. Архип и Кирилл.
Да. У нас было действительно потрясное детство.
Брык раздает мне тычки и затрещины, иногда бьет с такой силой, что мои внутренние органы сминаются, как жестяные банки под каблуками. Тело немеет и, кажется, уже не чувствует боли. Откуда в худеньком мальчике столько сил?
Под конец Брык разбегается и, подпрыгнув, бьет меня обеими ногами по ребрам.
По мне будто проехался локомотив. Я ослеп, оглох и вообще перестал что-либо чувствовать.
Коронный удар Кита Брыкова. Сломанные ребра в качестве подарка на день рождения.
Звук такой, будто кто-то раскусил кубик льда.
Хрум.
Слышу ли я это, или хруст костей мне только мерещится?
Это – последний удар. Стая глумится надо мной еще немного и уходит.
На сегодня я отпущен.
Лежу на земле. От каждого вздоха грудную клетку будто пронзает десяток острых мечей.
Дедушка на смене, так что можно полежать в ледяной луже еще немного. Предаться воспоминаниям. Позволить депрессии поглотить мой разум хотя бы на короткое время.
Холодные капли стекают по щекам. То ли дождь, то ли слезы. Буду надеяться, что первое. Слишком стыдно признаваться самому себе, что плачу.
Я обычно не даю себе слабину. Парни вроде меня должны быть стойкими. Просто сегодня по случаю дня рождения я дал себе маленькую поблажку… И теперь лежу тут тюфяк тюфяком.
Но рано или поздно мне приходится подняться.
Тяжело шаркая по лужам, хромая, я подхожу к бетонной трубе, которая раньше была частью гидростанции. Вода из-под моих ботинок брызжет во все стороны.
Грузно сажусь на трубу, с трудом дышу.
Они уничтожили мое тело. Уничтожили мою душу. Я больше не чувствую себя. Я разлетелся, рассыпался на атомы.
На заборе сидят голуби. Мокрые, нахохлившиеся и ужасно важные, они втягивают голову внутрь и напоминают мне тряпичные мячики, такие, какие обычно покупают для домашних питомцев. Только очень мокрые мячики.
Я чувствую себя множеством плесневых грибков.
Гниль. Вот. Кто. Я.
В луже отражается полная луна. Надо же, как быстро темнеет, какой долгий в этот раз оказывается путь домой.
Я подставляю лицо моросящему дождю. Мне хочется, чтобы он смыл всю грязь, в которой меня вымазали за последние два года.
Но дождь лишь проходится по поверхности кожи, смыв с нее кровь.
Вся грязь осталась внутри, она въелась во внутренние органы, и ее уже никак не отмыть. Эта грязь будет со мной всю жизнь.
Люди – такое дерьмо.
Я устал, хочу на пенсию. Или сдохнуть здесь и сейчас.
– А-а-а-у-у-у-у!
Неожиданно раздавшийся откуда-то из-под задницы вой перекрывает поток моих грустных мыслей. От неожиданности я подскакиваю на трубе. В панике верчу головой – неужто стая вернулась? Нет. Поблизости никого. Что за вой я слышал? Как будто в капкан попался зверек.
– А-А-А-У-У-У!
Вой звучит громче, он действительно доносится откуда-то из-под меня. Кряхтя, я встаю на ноги, осматриваю трубу: с одного конца она закрыта большим камнем, другим концом врезается в кирпичное сооружение.
– Здесь кто-то есть? – Я стучу по булыжнику.
Зверек, что ли, там оказался?
Булыжник отзывается радостным шевелением – так и есть! В трубу кто-то попал!
Пыхтя от натуги, я откатываю камень в сторону. Труба довольно узкая, и, честно говоря, я ожидаю обнаружить внутри кролика, при наихудшем раскладе – лису. Засовываю руку в трубу и вытаскиваю… маленького паренька.
Он весь черный от грязи. Жалкий и сморщенный, как моченое яблочко.
Сразу узнаю: такой же, как я, перебежчик, часто вижу его в школе в Холмах; он из первой десятки отобранных, поэтому мы учимся в разных классах. Но иногда мы все-таки пересекаемся, и я не мог не вспомнить его. Однако здесь, до черты, он не попадался мне на глаза уже несколько лет… Последний раз я его видел, когда был на стороне Архипа, кидал в перебежчиков камни. На всю жизнь это запомнил, до сих пор на душе кошки скребут…
Мальчишка удивленно таращит на меня свои огромные глазюки. Трет их – не обманывает ли его зрение?
Нет, не обманывает – это я, Кирилл Бобров, его бывший враг. Тот, кто кидал камни ему в спину.
Я не знаю, что бы сделал на его месте. Плюнул бы в рожу… А этот парнишка расплывается в улыбке:
