Мы, дети золотых рудников
Книга первая
Киту, парящему внутри нас.
Свобода – как солнце. Лучше нее нет ничего на свете. У тех, кто жертвует собой ради людей, в груди вместо сердца горит звезда…
[1]
Жоржи Амаду. Капитаны песка
Пролог
У-у-у… Парнишка, беги отсюда! Этот злющий и кусачий мир, про который я тебе сейчас расскажу, точно не для тебя. В этом мире выживают только парни вроде нас. Ребята с накрепко пришитыми к нашей одежде бирками:
ИЗГОЙ.
СОЦИАЛЬНЫЙ МУСОР.
ОБЩЕСТВЕННЫЙ БРАК.
ПОДЛЕЖИТ УТИЛИЗАЦИИ.
Парни вроде нас. Дети из Чертоги. Потомки ссыльных и каторжан.
Дети, которых выкормили и воспитали шахты.
Да, это мы.
Мы, дети золотых рудников.
Дай мне руку, парнишка. Или ты девчонка? Если девчонка – не обижайся, но я все равно буду звать тебя парнишкой. Я проведу тебя в свой мир. Мир, в котором ты никогда не был.
Отправимся на окраину Чертоги, на баржу.
Видишь эту ржавую посудину? Эта баржа некогда стояла в чистых голубых водах, заполнявших огромный карьер. А теперь она погрязла в щелочно-цианистых отходах золотоперерабатывающего комбината. Этот отстойник с отходами чертовски опасен, возле него стоят лишь иссохшие скелеты деревьев, а на его берегах частенько можно обнаружить птичьи трупы.
На комбинате работает все наше чертожское бабье. Мужики у нас на рудниках вкалывают, золотую руду выкапывают, а бабоньки ее в золото перерабатывают. Занятие это довольно вредное: они добытую руду цианируют и выщелачивают, отходы сливают в отстойник, который залит уже до краев и скоро выйдет из берегов. И тогда потоки химической дряни затопят город.
Видишь на барже толпу мальчишек? Все они смотрят вниз, улюлюкают и веселятся. Подойди поближе, и ты увидишь, как у самого края баржи белобрысый мальчишка с перекошенным от ярости лицом пытается, держа его за шею, утопить в шламе другого мальчишку.
Другого мальчишку зовут Кирилл Бобров. Вот, теперь ты познакомился со мной. Ты пока что видишь только мои ноги – белобрысый по-хозяйски сидит на них. А все туловище погружено в буро-зеленую густую массу высокотоксичных отходов. Руки белобрысого крепко держат меня за шею, не давая поднять голову над поверхностью отстойника и глотнуть спасительного воздуха.
Клейкая цианистая дрянь проникает в нос и рот, ужасно жжет во рту, в носу и глазах. Я колочу по чужим рукам, царапаю их, пытаюсь оторвать их от меня.
Я боюсь. Мне страшно быть погребенным под толщей отходов.
Еще несколько секунд – и мне капец. Цианистый калий, содержащийся в этом шламе, скоро поступит в мой организм и перегородит воздуху путь к клеткам. В результате этого клетки перестанут воспринимать кислород, приносимый кровью. Наступит кислородное голодание. Я умру в мучительной агонии.
А чужие руки сдавливают шею все сильнее.
Это руки человека, который когда-то был моим лучшим другом.
Хм. Есть ли где-то на Земле такое райское место, где друзья не топят друг друга в химическом болоте? Где дети не похожи на заболевших бешенством диких зверей?
Есть ли такое место, где парни вроде нас живут нормально, в достатке смогут просуществовать хотя бы до шестнадцати?
Я знаю одно такое место, правда, оно находится далеко, годах этак в десяти-пятнадцати отсюда. Там живешь ты. Или будешь жить, когда подрастешь.
Спокойный «маятниковый» образ жизни: работа – дом, поход в кино в пятничные вечера и боулинг по субботам, жизнь, в которой самая страшная опасность – это вовремя не внести платеж по кредиту.
О, вашу мать, как же я хочу туда, где нужно думать о том, как приобрести телевизор в рассрочку и как выкроить себе два дополнительных дня отпуска.
Но это так безумно далеко отсюда. Я буду топать в ту жизнь десять долбаных лет. И тысячи гребаных верст. А пока, здесь и сейчас, парни вроде нас должны как-то выживать… Даже с цианистым калием в крови.
Мы живем в месте под названием Чертога.
В восемнадцатом веке здесь открыли огромное месторождение золота. Из столичных тюрем сюда сразу же отправили целые полчища осужденных. На каторгу.
Осужденные шли пешком. Длинной узкой колонной. Всех сковали цепями друг с другом, чтобы никто не сбежал.
Восемь тысяч верст ссыльные шли почти три года – это нам по истории в школе рассказывали. И многие вроде как умерли от голода и болезней еще в дороге.
Те же, кто дошел, построили здесь город.
Чертога. Никто не знает, почему это место так называют – то ли потому, что внешне неприветливые предгорья хранят в своем нутре огромное богатство – настоящие подземные чертоги. То ли… Могильная тишина этого места пробирает до мурашек. Как будто здесь находится обитель самого черта.
Город, построенный на холмах. А холмы у нас тут удивительные – покрытые яркой зеленью, покатые, похожие на волны. По ним туман стелется, как молочная пенка. Красотища. Хоть пиши картину маслом. Или стих сочиняй.
Справа от холмов – территория рудников. Расположенные на холмистых предгорьях здания, бункеры, подъемные установки, дробильные машины, мастерские и склады образуют надшахтный комплекс. А под землей – разветвленная сеть горных выработок – штольни и тоннели.
Чертога родилась благодаря каторжанам – это они ее выстроили.
Бараки, шахтные постройки, железные дороги, первый завод. Что-то из этого уже разрушено и заброшено, но большинство построек сохранилось. Мы с Архипом в детстве все неработающие шахты в округе излазили. Надеялись найти что-то удивительное – либо послание от каторжан, либо золотой самородок. Ничего не попалось, конечно, но эмоции все равно били через край.
Архип… Почему конец дружбы означает у нас чью-то смерть? Почему бы людям, переставшим быть друзьями, просто не вернуть все посланные друг другу подарки и открытки? И просто перестать разговаривать и замечать друг друга? Ведь так обычно поступают с бывшими друзьями.
Почему надо убивать, топить друг друга?
Откуда в нас, жителях Чертоги, столько неоправданной жестокости?
Эх, чтобы разобраться в этом вопросе, наверное, надо копнуть глубже в историю.
Первые три сотни ссыльных построили здесь селение, которому дали название Чертога. Золота добывалось много, создавались новые шахты. Поселок рос. Возводились новые прочные дома, появились школа и больница, сменялись поколения, Чертога процветала.
