Тони с Сэлом все ближе и ближе. Они посещают банкеты и гала-концерты, раздают интервью, словно швыряют розы в толпу, устраивают себе фотосессии, где бы ни оказались. Он следит за ними в Сети, как паук за бабочками, рыщет в поисках информации об этих двоих. Не подозревая о соглядатае, они беззаботно идут по жизни и даже не вспоминают о Феликсе Филлипсе – о жалком изгнаннике, жертве несправедливости, что ждет в засаде и готовит отмщение. Да, прошло много лет, но месть – это блюдо, которое подают холодным, напоминает себе Феликс.
Он считает дни, считает оставшиеся часы. Они приезжают во Флетчерскую исправительную колонию в середине марта. Приезжают на представление.
Но представление еще не готово. По сути, они еще даже не приступили. Феликс горит нетерпением – горит в прямом смысле слова. Что нужно сделать, чтобы ускорить процесс: отснять все сцены, смонтировать фильм, отшлифовать эпизоды? Чтобы успеть к назначенному сроку.
Злая нечисть сговорилась против него. Два мелких духа отказались участвовать в постановке, хотя одного Феликс все-таки уговорил остаться. Еще один дух загремел в лазарет с какой-то загадочной раной, предположительно нанесенной пилочкой для ногтей. Старые разборки, объяснил Костыль. «Никак не связано с нашим спектаклем». На репетициях были трения с переходом на личности. Пару раз доходило до драки, когда Феликса не было рядом. Все могло развалиться в любой момент; с другой стороны, то же самое он говорил о любой другой пьесе, которую ставил.
Они успели отснять только несколько черновых сцен: все очень сыро. Феликс заказал синтезатор в пункте проката, но его все никак не доставят. А как им записывать музыку без синтезатора? – вопрошают актеры, и вполне справедливо. Они хотят, чтобы им дали доступ в интернет. Чтобы скачивать музыку. Но это уже чересчур: даже Эстель тут бессильна. Руководство высказывает обычные возражения. Заключенные наверняка злоупотребят доверием, будут смотреть порно и строить планы побега. И бесполезно их убеждать, что заключенные настолько увлечены постановкой, что им сейчас не до побега: никто не поверит. К тому же Феликс может ошибаться. Он старается изо всех сил. Скачивает музыку дома, приносит в класс на флешке, но нет, нет… его просили найти совершенно другую версию, говорят актеры и закатывают глаза. Он что, не в курсе, что «Манкис» – полный отстой?
Куда ни глянь – сплошное разочарование. У Чудо-Мальчика с Анной-Марией вышла заминка. Первая репетиция прошла превосходно, а на второй наступила тоска: Чудо-Мальчик как будто сдулся. Просто тупо начитывал текст. Без души.
– Что случилось? – спросил Феликс у Анны-Марии, когда они пили кофе в четверг.
– Он сделал мне предложение, – сказала Анна-Мария.
– Так и положено по сценарию, – сказал Феликс, сохраняя нейтралитет.
– Нет, в смысле, сделал мне предложение по-настоящему, – сказала Анна-Мария. – Сказал, что влюбился с первого взгляда. Я сказала, что это лишь пьеса. Не настоящая жизнь.
– И что потом? – спросил Феликс. Она вертела ложку в руке: он знал, что это еще не все.
– Он полез обниматься. Попытался поцеловать в губы.
– И?
– Я не хотела его покалечить, – сказала Анна-Мария.
– Но все равно покалечила?
– Только временно, – сказала она. – Скорее ранила его чувства, чем все остальное. Он немного покорчился на полу, но потом очень быстро поднялся на ноги. Я извинилась.
Что объясняет отсутствие пыла и страсти, подумал Феликс.
– Я с ним поговорю, – сказал он.
– Не надо, – сказала она. – Он еще больше зажмется.
Даже его Ариэль, 8Рукк, дает сбой. На их второй репетиции акта первого сцены второй он выдал в самом начале речи: «Привет, могучий властелин! Привет, мудец!» – и смущенно захихикал над своей оговоркой по Фрейду.
Они потешаются у него за спиной, втихаря обзывают его и Просперо оскорбительными именами, изгаляются над пьесой как могут – это нормально, – но уж 8Рукк мог бы быть посерьезнее. Ему не следует забывать, кто он такой. Помимо собственно роли у Ариэля есть еще много забот – он тайный помощник Просперо, посвященный во все секреты, – легкомыслие здесь неуместно. 8Рукку надо бы образумиться.
Неужели на этом этапе всегда возникают такие сложности? – спрашивает себя Феликс. Да, всегда. Нет, не всегда. В этот раз все сложнее. Очень многое поставлено на карту.
Еще четырнадцать занятий, и наступит великий день. А они еще даже не определились с костюмами и недоучили роли. Постоянно сбиваются, мямлят, глотают слова.
– Корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали, – напоминает он им. – Четче! Артикулируйте четче! У вас каша во рту! В парус бриг впряг бриз близ берега! Давайте еще раз!
Если бы это была постановка в профессиональном театре, как в старые добрые времена, Феликс уже орал бы на них благим матом, обзывал бы их бездарями и недоумками, требовал, чтобы они выкладывались по полной, входили в образ, доводили эмоции до предела – и за пределы, – шли к идеалу через боль и кровь. Но у него особенный контингент. У каждого – уязвимое эго. Кое-кто посещает психолога, курсы управления гневом, и если он будет на них орать, то подаст нехороший пример. Многие склонны к депрессии. Стоит чуть подтолкнуть, и они сразу сломаются. Бросят все к черту, даже исполнители главных ролей. Просто откажутся выступать. Такое уже случалось.
– Вы талантливые ребята, – говорит он им. Они пожимают плечами. Пассивное сопротивление. – Вы способны на большее! – Что ему делать? Угрожать им тюрьмой? Ничего не получится. Они уже в тюрьме. У него нет никаких рычагов давления.
Где взять энергию? Как зажечь искру, которая разожжет эту кучу сырой древесины? Что я делаю не так? – изводит себя Феликс.
Он настоял на нормальном кофе, на молотом кофе, а не растворимой бурде. Феликс сам покупает кофе в зернах, просит, чтобы его смололи прямо в магазине, и приносит на занятия, не забывая делиться с Диланом и Мэдисоном. Сегодня, во время первого перерыва на кофе, к нему подходит Змеиный Глаз. Анна-Мария маячит у него за спиной, изображая команду поддержки. Она одета в свой обычный танцевальный костюм для репетиций: вязаные гетры, бирюзовые спортивные штаны, черная футболка с длинными рукавами. Феликс замечает, что на ней не простые туфли, а с металлическими набойками. Значит, будет степ.
– Мы тут придумали одну штуку, – говорит Змеиный Глаз. – Моя команда. Команда Антонио.
– Я слушаю, – говорит Феликс.
– Помните сцену, в которой вы… то есть Просперо рассказывает историю, как они оказались на острове? Рассказывает Миранде. Как его брат…
– Акт первый, сцена вторая, – говорит Феликс.
– Да, она.
– И что с ней? – спрашивает Феликс.
– Она слишком длинная, – отвечает Змеиный Глаз. – И занудная. Даже Миранде становится скучно, и она чуть не засыпает.
Он прав, думает Феликс. Эта сцена была испытанием для всех актеров, игравших Просперо: как отыграть сцену вторую из первого акта, чтобы зрители не заснули на скорбной истории Просперо. Сцена слишком статична.
