Запах и вкус становились непереносимы. Я протянул руку и зажег потолочный свет.
Словно выгравированные на грязном стекле, передо мной предстали двенадцать букв:
М. О. Р. Г. А. Н. А. А. В. Р. И. Л.
Я снова увидел Мону, увидел, как она, устало улыбаясь, выводит пальцем эти буквы, а потом кладет на капот мою звезду.
Удачи тебе.
Что за удача, Мона, если она позволила с нами такое сотворить?
От земли поднимался туман, затопляя подлесок; казалось, дымится почва. Термометр в машине показывал два градуса ниже нуля.
Скоро все двенадцать букв исчезли в ватном облаке.
Заблуждение.
Я должен сдаться, совершенно ясно. Магали Варрон никогда не существовала. Равно как не существует ничего, что имеет отношение к ее гибели.
Ни свидетелей, ни шарфа, ни насилия, ни убийства посредством удушения.
Просто анаграмма. Призрак. Бредовое видение.
Я метался от одной мысли к другой, словно прыгал по камням, перебираясь через бурный ручей.
Если все это выдумка, зачем Пироз все три дня гонялся за мной? И даже стрелял в меня?
Еще один камень. Только очень шаткий. Хрупкое равновесие.
Если самоубийство Магали Варрон — всего лишь фантазия, тогда почему я впервые увидел Пироза именно в то утро, вместе с его помощником? А может, я впервые увидел его в жандармерии Фекана в тот день, когда встретил Мону? И жандармы вызывали меня совершенно по другому поводу? В связи с другим делом? Тогда, значит, я сам придумал эту сказку.
Еще один прыжок. Еще один камень. Другой берег терялся вдали.
Что-то не склеивалось! Жандармы не стреляют в подозреваемых! Не стреляют без предупреждения. Не стреляют на поражение. Чтобы убить. Я направил ствол в небо. Ни секунды не угрожал Пирозу. И все же он выстрелил, чтобы не дать мне сбежать. Предпочел убить меня, нежели позволить мне сбежать в неизвестном направлении. Почему?
Потому что убежден, что я изнасиловал Моргану Аврил и Миртий Камю, совершил двойное убийство, и меня уже десять лет разыскивает полиция. Потому что, в отличие от меня, кто все забыл, они все эти годы собирали улики, не оставляющие сомнений в моей виновности.
Пальцы мои коснулись замерзшего лобового стекла. Двенадцать невидимых букв смеялись надо мной, и стереть их было невозможно.
В клинике «Сент-Антуан» я десятки раз слышал рассказы психологов о состоянии, похожем на амнезию. Когда подростки отрицают факты насилия, жертвой которого они стали. Нет, их родители — не насильники. Нет, никто их даже пальцем не трогал. Да, они хотят вернуться домой и жить с родителями. Они придумывали себе другую жизнь, более сносную. И жили в воображаемом мире.
Туман полностью окутал «фиат»; казалось, машина медленно летит в облаках.
Неужели я постарел? Постарел, шаг за шагом создавая вокруг себя видимый одному мне мир? Но я не мальчишка, подвергшийся насилию. Не жертва с изломанной психикой.
Я чудовище.
Десять лет назад я убил двух девушек.
Я и только я виновен в смерти Моны.
Я вышел из машины и направился в лес. Холод стальным обручем сковал мне грудь. Под ногами на замерзших лужицах хрустел лед. Шатаясь, я прошел несколько метров. На первой же застывшей впадине я поскользнулся и, чтобы не упасть, схватился руками за ближайшее дерево. Это оказался вяз; я до крови ободрал ладони о его шершавую кору.
И тут, не слушая голоса разума, я в отчаянии крикнул в темноту:
— Нет!!!
В десятке метров от меня зашелестели листья. Наверное, кролик, птица или еще какое-нибудь животное проснулось от моего крика. Интересно, животным снятся кошмары? Или они просто боятся темноты?
Внезапно мне захотелось поднять на ноги весь лес. И я снова взорвал тишину:
— Не-е-е-ет!!!
Я кричал целую вечность, не переводя дыхание, пока не заболели барабанные перепонки. Последняя преграда моего мозга держалась крепко.
— Нет, — повторил я.
На этот раз почти шепотом.
Нет.
Я не мог вспомнить ни убийства Морганы Аврил, ни убийства Миртий Камю. Не мог вспомнить по совершенно простой причине.
Я невиновен!
Три дня назад Магали Варрон у меня на глазах прыгнула с обрыва. Вместе с Кристианом Ле Медефом и Денизой Жубан я стерег ее труп на пляже. Чтобы понять, нужен ключ, и он рядом, на расстоянии вытянутой руки. Загадка, которую мне надо разгадать. Как, например, дилемма узника или последнее стихотворение Миртий Камю, отправленное жениху с подписью «М2О».
Я вытер о джинсы расцарапанные ладони. От скопившейся во рту смеси желчи и слез тянуло рвать. Мне нельзя отчаиваться, нельзя сдохнуть в лесу от холода, нельзя дожидаться, пока придут жандармы и схватят жалкого типа, терзаемого угрызениями совести. Я словно животное на поводке, которого прикончат, даже не удосужившись расспросить. Я вспомнил, что, покидая дом Мартена Денена, Мона заботливо захватила с собой кофе и печенье.
Я направился к багажнику «фиата», продолжая прокручивать в голове события последних трех дней.
События не могли произойти случайно, они связаны друг с другом, и у этой связи есть собственная логика…
Влага, покрывавшая машину, превратилась в тонкий слой льда.
…но логика, которую невозможно определить в пылу погони, связывая события, как читатель связывает главы детективного романа. Мне надо встать над всеми, прояснить положение. Свое собственное. Остановиться, выспаться.
Или выпить литр кофе.
Я открыл багажник.
Холод пробирал меня до костей, я стоял перед «фиатом», цепенея и покрываясь инеем. Словно стеклянная статуя.
Рядом с термосом и пакетом с печеньем лежал коричневый конверт.
Адресованный мне.
Кто, кроме призрака, мог положить его сюда?
Кто, кроме меня?
Я буквально смел печенье, взятое в кладовой Мартена Денена, выпил два стаканчика крепкого обжигающего кофе без сахара.
И открыл конверт.
35
Что-то не склеивалось?
Дело Аврил–Камю — весна 2007 года
19 июня 2007 года расследование дела Аврил–Камю было изъято из ведения регионального отделения судебной полиции Кана. В течение предшествующего года коммандан Лео Бастине не нашел ни одной новой улики, не собрал ни одного нового факта, и никто больше не заглядывал в материалы следствия, изложенные на трех тысячах страниц. С согласия Лео Бастине судья Поль Юго Лагард предложил до истечения исковой давности передать ведение дела Аврил–Камю следственной бригаде Фекана.
