Мона открыла рот, словно рыба, вытащенная из воды. Я оказался быстрее:
— Это случилось в мае 2002-го, двенадцать лет назад.
Мона не ответила. Она прекратила терзать свитер, и мохер снова принял форму доспеха.
— Опять сочиняешь?
— Возможно, я обожаю придумывать истории.
Мона решила сама сесть за руль. Она натянула джинсы «капорал», очень модные, но слишком большие для нее, наверняка позаимствованные из гардероба сына Мартена Денена, и зеленый свитер, поверх которого надела свою еще мокрую куртку.
И никакой звезды на сердце…
Дождь кончился, температура опустилась ниже нуля. Прежде чем Мона запустила двигатель, я положил пальцы ей на руку.
— Если все кончится плохо…
Я открыл бардачок. Рука коснулась холодной рукоятки кольта. Я думал, Мона сейчас закричит.
Совсем наоборот! Она смотрела на меня как на распоследнего идиота.
— Кольт Мартена Денена? Но это оружие защиты, Джамал! Оно стреляет только резиновыми пулями или холостыми патронами. Мартен никогда бы не стал хранить у себя штучку, которая может убить кого-нибудь.
Заявление Моны придало мне храбрости или же, наоборот, испугало?
Времени на размышления не было, ибо в следующую минуту, когда я убирал оружие, пальцы мои коснулись пергаментной бумаги. Бумаги, по текстуре ничем не отличавшейся от почтовых конвертов для бандеролей.
Коричневый конверт.
На мое имя.
Два часа назад, когда я припарковал «фиат» в глубине аллеи, его там не было. Я осторожно отложил кольт. Неужели какой-то неизвестный, воспользовавшись темнотой и дождем, бесшумно проник в сад?
Неизвестный… а может, проще: всего лишь Мона?
Решив потребовать у нее объяснений, я поднял глаза… и понял, что она думает точно так же.
Для нее я — единственный, кто мог подбросить конверт в машину.
Единственный, кто знал, что я открою бардачок, чтобы достать из нее револьвер…
Мона пристально смотрела на меня. Я снова вспомнил слова Ибу. Дилемма узника.
Чертова игра…
Два сообщника. Один выбор, тайный.
Предать или довериться.
Я разорвал конверт.
30
Сотрудничество — Взаимность — Прощение?
Дневник Алины Массон — декабрь 2004 года
Насколько я помню, Миртий была всегда.
Я жила на улице Пюшо, на седьмом этаже, в квартире с видом на Сену, мост Гинмер и прибрежную тропу, по которой раньше матросы тащили баржи. Туда никто никогда не ходил играть.
Миртий жила в пассаже «Табуэль», в городском домике с маленьким садом. На улице напротив.
Я всегда звала ее Мими.
Для нее я всегда была Линой.
Мими — Лина.
Двое неразлучных.
Мы перебрали воспоминания, и оказалось, что впервые мы встретились в 1983 году, в больнице Фегрэ. Я появилась на свет в тамошнем родильном отделении 17 декабря, а Мими родилась 15-го. Но ее мать Луиза обычно говорила, что подружились мы в детском парке Пюшо, где катались на тобогане, когда нам исполнился год и один месяц. С тех пор как Мими больше нет, я часто рассматриваю наши старые фотографии, где мы с ней стоим в варежках, шарфиках и шапках.
Мы оказались в одной группе детского сада. Нормально! Я часто ходила играть к Мими: у нее была маленькая забавная собачка по кличке Бюффо. Позднее я узнала, что Шарль назвал ее так в честь знаменитого клоуна. Мы по-всякому тормошили ее, засовывали ее в коляску и отправлялись с ней гулять, подвязывали ей салфетку и пичкали детскими пюре.
Мими никогда не приходила ко мне. Мне было немножко совестно. К тому же у меня не было собаки.
Мы были неразлучны, как близнецы, по крайней мере, так говорили о нас в начальной школе «Альфонс Доде». Хотя внешне мы нисколько не похожи.
Луиза и Шарль много работали. Особенно по средам, субботам и во время каникул. У Луизы была своя школа танцев, Шарль водил группы по музею. Иногда мы гуляли по улицам Эльбефа, но чаще отправлялись к Жанин, бабушке Мими.
Она жила в Оривале, на улице Рош, в доме на берегу Сены, и у нее в саду были гроты, только нам запрещали туда лазить, потому что боялись обвалов. Жанина смешила нас, и мы не особенно ее слушались. Мы прозвали ее бабушкой Ниндзя, так придумала Мими. Она вообще большая выдумщица.
Иногда мы брали с собой Бюффо. Вдоль Пляжного бульвара мы вели его на поводке. Наверное, этот бульвар до сих пор так и называется. Сегодня там нет никаких пляжей, как, впрочем, и нет их и по берегам Сены.
Когда нам исполнилось восемь, мы впервые вместе отправились в летний лагерь, расположенный среди сосен в Буа-Плажан-Ре. Фредерик работал там аниматором. Мими находила его очень красивым: у него были длинные волосы, гитара и мускулистые руки, которыми он подбрасывал ее так высоко, что ей казалось, что она вот-вот улетит. Лагерем руководили Луиза и Шарль. Другие дети не любили Мими. Она была любимицей, дочерью начальников лагеря, возможно, единственной, у которой оба родителя имели работу.
Мы с Мими поддерживали друг друга.
Мими — Лина, навсегда.
В лагере «Буа», как его сокращенно называли, Мими часто плакала, но не хотела ничего говорить родителям. Мы спали вместе, в одном большом дортуаре. По ночам Мими иногда писала в постель. И, смеясь, говорила, что именно из-за описанных простыней лагерь получил название «Золотая простыня». Я переживала вместе с ней. Мы незаметно оставались в дортуаре и меняли матрасы. Я отдавала ей свой, а когда один из матрасов начал вонять мочой, мы заменяли его на матрас дежурного аниматора, который спал в коридоре.
Никто ничего не узнал.
Наша тайна.
Если бы я об этом рассказала, она бы меня убила. Я никогда никому ничего не говорила. Но умерла она.
После коллежа мы стали посещать кружки Дома молодежи и культуры. Разумеется, чтобы встречаться с Фредом. Мими занималась танцами и театром. Я ходила в цирковой кружок. Мне хорошо давались трюки с шаром, эквилибр, балансировочная доска. Мими — иное дело, она сама грация, само совершенство. Иногда Луиза открывала театрально-цирковой зал только для нас, и мы выходили на сцену и мечтали. Однажды в гардеробе мы нашли старую афишу, где человек в трико прыгал с трапеции прямо в огненный круг. Его звали Рустам Трифон, он выступал в цирке Молдавии. Красивый, как бог, белокурый со светлыми стальными глазами. Мы передавали афишу друг другу — неделю она висела у меня, неделю у нее. Рустам Трифон стал нашим кумиром. Кем-то вроде Филипа Николича из группы «2ВеЗ». Мы скачивали через «What’s up» песни «4 Non Blondes», слушали и мечтали отправиться в Приднестровье… Там жил Рустам.
