— Да. Это последнее письмо, которое я получил от нее. Она отправила его, когда работала в лагере, за несколько дней до смерти.
Фредерик Мескилек сидел рядом с Алиной Массон. Она кивком подтвердила его слова. Боевой настрой лучшей подруги Миртий Камю резко контрастировал с туманной меланхолией, читавшейся во взгляде Мескилека.
— Вы разве не обменивались смс-сообщениями?
— Да, конечно, но…
Фредерику Мескилеку явно было трудно говорить о своей невесте, так и не ставшей его женой. Терзая в кармане пачку сигарет, он взглядом буквально умолял разрешить ему покурить в комиссариате.
Алина Массон приняла эстафету:
— Миртий была романтиком. Она любила писать письма. Я хочу сказать, письма на бумаге. Она любила писать. В летнем лагере нам часто доводилось завершать собрания далеко за полночь, но она находила в себе силы писать даже после отбоя, при свете фонаря.
Каждая черта характера Миртий, описанная устами ее лучшей подруги, стрелой вонзалась в воспоминания Мескилека. Обхватив голову руками, он начал жевать незажженную сигарету. Элен наблюдала за ним, как энтомолог наблюдает за мухой, бьющейся о стенки стакана, которым ее накрыли. Несмотря на обещание, коммандан Бастине не смог не вмешаться:
— Предлагаю вам прочесть это письмо!
Насколько возможно, Элен нахмурила свой подтянутый лоб, потом примирительным тоном смягчила предложение шефа:
— Месье Мескилек, я знаю, речь идет о глубоко личном письме, о стихотворении, насколько я поняла из ваших слов. Это, без сомнения, последние слова Миртий, написанные перед тем, как ее лишили жизни. Но, может быть, мы найдем в них некое указание…
Фредерик Мескилек размял пальцами сигарету, потом ответил:
— Мы должны были пожениться.
Не по теме.
Психолог захлопала длинными ресницами. Слишком длинными. Накладными.
— Я знаю, Фредерик. Нам хотелось бы услышать, что она вам написала.
Вынув из кармана листок, Мескилек поднял его на уровень глаз. Казалось, что он держит в руках тяжеленную стопку книг. Губы его зашевелились, но с них не слетело ни звука.
Пальчиками с красным, в цвет платья, маникюром, Элен Нильсон погладила под столом колено комиссара. Тот было удивился, но быстро понял, что она всего лишь просит его проявить чуточку терпения.
Она протянула к свидетелю руку, утопавшую в рукаве из браслетов.
— Не волнуйтесь, Фредерик. Доверьте нам это письмо.
Листок упал на стол. Психолог-криминалист громко и отчетливо прочла его вслух:
«Миртий, 24 августа 2004 года, Изиньи-сюр-Мер, ночь, 2 часа 25 минут.
Любовь моя,
У времени стрелки я украду,
И если бежать — с тобой убегу.
Костыль украду у белого дня,
Чтоб ты никуда не ушел от меня.
Нарциссы я украду у весны,
Чтобы всегда со мною был ты.
В броню шелкопряда запру я тебя,
Чтоб ты никуда не сбежал от меня.
Вселенную нашу окружу я забором,
Чтобы никто не взял нас измором.
В отрепья одену судьбу нашу лихую,
Чтоб не позарился никто на такую плохую.
Я всех красавиц готова убить,
Чтобы им помешать тебя любить.
Чтобы никто не смел тебе докучать,
Я всех готова навеки прогнать.
Я стену построю, чтоб нас окружить,
И от врагов сумею нас защитить.
М2О.
Алина Массон вытащила бумажный платок и вытерла выступившие в уголках глаз слезы. Фредерик Мескилек сунул в рот новую сигарету и, глядя перед собой пустыми глазами, стал терзать ее зубами, пока не отгрыз фильтр.
— Прекрасные стихи, — произнесла Элен, уверенная, что это не избитый комплимент.
Миртий была талантлива. Талант, который смяли, словно исписанную страницу, скомкали, прежде чем бросить в урну.
Она лучше понимала чувства тех, кто жил, озаренный лучами обаяния Миртий, их чувства, метавшиеся от гнева к отчаянию. Она пригласила Шарля и Луизу Камю присутствовать при допросе, но родители Миртий вежливо отказались. Они больше не желали делить память о дочери с полицейскими и судьями. Миртий похоронили в Эльбефе, на кладбище Сент-Этьен, и они каждое утро приходили туда. Только вдвоем. Когда они рассказывали следователям подробности из жизни Миртий, им казалось, что они развеивают воспоминания о ней, как могли бы развеять ее пепел.
Бастине ничего не сказал. Он был разочарован. Не то чтобы ему не понравились душещипательные строки, просто он не видел в них ничего, что могло бы помочь отыскать убийцу. Ничего, даже если перечитать каждую строчку с конца до начала. Он поводил пальцем по листку.
— Что означает подпись — М2О?
— Миртий, 2 октября, — уточнил Мескилек. — Дата свадебной церемонии. В церкви в Оривале и в мэрии Эльбефа. Затем коктейль в Доме молодежи и культуры, а вечером ужин в зале здания цирка-театра.
Он обезглавил сигарету и выплюнул в ладонь окурок. Алина положила на стол использованный бумажный платок.
— Стихотворение, действительно, может вам помочь? — с сомнением спросила она.
Бастине поддержал ее сомнение, едва заметно покачав головой. Не говорить же ей, что потерял время, что единственно полезная для следствия улика — это небесно-голубой блокнот «Молескин», куда Миртий регулярно записывала свои мысли, где можно найти необходимые сведения о ее жизни в дни и часы, предшествовавшие изнасилованию. Блокнот, украденный убийцей.
Бастине встал. Приглядевшись к Фредерику Мескилеку, он нашел его физиономию отвратительной, не имеющей ничего общего с Шишином, гитаристом, которым бредили юные аниматорши Дома молодежи и культуры. В том числе и прекрасная Миртий.
Миртий, 2 октября.
Какие-то дурацкие слова звучали у него в голове.
«Скажи мне да, Фредди».
Какая чушь!
Заглянув в кабинет, Бастине объявил, что у него срочные дела, и он, полностью доверяя Элен, поручает ей завершить допрос.
«Продолжайте говорить о поэзии, — подумал он, — об излишне сексуальном платье, что было на Миртий Камю в день трагедии, о дате бракосочетания, об утерянном блокноте…» Он знал, что в этом деле сострадание не играет никакой роли. Зачем интересоваться личной жизнью жертвы? Разве только для очистки совести? Расследование должно сосредоточиться на убийце. Во время допроса, продолжавшегося около двадцати минут, ему передали три новых сообщения от тех, кто, по их словам, узнал незнакомца в бейсболке «Адидас», что крутился вокруг Миртий Камю перед ее гибелью. Существенное прибавление к нескольким десяткам других свидетельских показаний. Следовало из принципа проверить каждое показание, хотя сам Бастине был уверен, что насильник не позволит так просто себя обнаружить.
