На несколько мгновений он позволил мне вынырнуть из воды, чтобы потом было проще задохнуться.
— Но, признаюсь вам, месье Салауи, прежде чем дело дойдет до предъявления обвинения, я бы хотел с вами поговорить. — Впервые руки выдали его колебания. — Поговорить, но не о деле Варрон. О двойном убийстве — Морганы Аврил и Миртий Камю, случившемся десять лет назад. Помните, месье Салауи?
Почему я должен помнить?
Внезапно мне показалось, что Пироз ступил на скользкую тропу, перешел границу дозволенного следователю. Я расправил плечи.
— Так вот как это делается, капитан? Три девушки мертвы. Вы начинаете с того, что шьете мне убийство первой, а потом вешаете на меня еще два преступления, которые полиция десять лет не может раскрыть.
Пироз лишь слегка нахмурил брови, речь моя не произвела на него впечатления.
— Вы наверняка провели свое маленькое расследование, месье Салауи. И должны были заметить некоторые совпадения в жизни Морганы Аврил и Магали Варрон. Поразительные совпадения. Впрочем, это неточное определение. Вы правы, мы топчемся на месте… Но мы обрели уверенность, что все три преступления связаны между собой!
Я не стал ничего утверждать. Лишь огрызался, как собака, схваченная за шкирку.
— Находить объяснение совпадениям — ваша работа, не моя.
— Вы правы.
Пироз снова погрузился в папку. На этот раз в бежевую.
— Я сейчас задам вам очень простой, но очень важный для вас вопрос, месье Салауи. Десять лет назад у вас уже была искусственная нога? В вашем досье ответа нет.
Я понял суть вопроса, Пироз мог не объяснять. Подозреваемый номер один в деле Аврил–Камю, неизвестный с шарфом «Берберри» на шее, а через три месяца в бейсболке «Адидас», вполне подходил под мое описание.
Темноволосый, среднего роста, спортивный, смуглая кожа.
Только он не хромал.
Ничто не могло заставить меня сказать Пирозу правду.
По крайней мере, отвечая на этот вопрос.
— Нет, капитан, я таким родился… Ну, почти. Мне не повезло, потому что фея, которая склонилась над моей колыбелью, имела дефект дикции и что-то напутала в своем заклинании.
Пироз недоверчиво смотрел на меня. Он мог сколько угодно стращать меня своими обвинениями, я намеревался отыграться. И заранее ликовал, представляя, как глаза его полезут на лоб.
— Паршивка-фея помахала своей волшебной палочкой у меня над головой, произнесла волшебное заклинание, абракадабра или что-то в этом роде, а затем сказала так: «Тогда пусть среди всех младенцев в мире этот младенец будет самый культяпистый». Да, капитан, именно так и сказала.
Лицо Пироза выразило огорчение.
— Всего лишь небольшая путаница, капитан. Глупо, не правда ли?
Мой утомленный мозг полнился пузырьками, взрывавшимися, словно крошечные фейерверки. Мне казалось, что я с обнаженной саблей наступаю на осадную машину.
Пироз побагровел.
— Здесь вам не игра, Салауи. Я пытаюсь вам помочь.
Но я гнул свое:
— Или загоняете меня в ловушку. Инвалид. Араб. Холостяк. И работает у психов. Идеальный козел отпущения. Разве нет? Все десять лет, пока полиция ищет…
Пироз уперся локтями в стол. Я продолжал отрицать:
— Я не касался той девушки, капитан. Это не мои отпечатки у нее на шее. Не моя сперма. Ищите другого дурака.
Флик на минутку скрылся за фок-мачтой «Рождественской Звезды», а потом самым спокойным тоном, на какой он только был способен, продолжил:
— Вы выбрали неверную стратегию, Салауи. Отсутствие ноги не спасет вас от вердикта присяжных…
Идиот! А какая, по его мнению, стратегия верная?
Напрасно мой ум придумывал все новые версии, искал всевозможные выходы. Объяснение только одно.
Полицейские подтасовки.
Они лепили виновного, какой нужен им. Бедняга, случайно оказавшийся утром в неурочную минуту на обрыве.
Я.
В следующее мгновение другое полушарие моего мозга напомнило мне, что я нахожусь в жандармерии Фекана, а не в Северной Корее или Южной Африке… Здесь не делают фальшивых улик, чтобы посадить невиновного. Не здесь. Не во Франции…
— Я имею право на адвоката.
— Разумеется, Салауи. Невозможно отправить гражданина в камеру предварительного заключения прежде, чем он в присутствии адвоката не выслушает пункты обвинения.
Всплыли смутные воспоминания из сериалов, просмотренных на продавленном диване в нашей квартире в Ла-Курнев. «Наварро и компания», усыпительное «мыло», которое смотрела моя мать и перед которым валялся я, лишь бы не идти убираться у себя в комнате.
Дело Аврил–Камю десятилетней давности. Десять лет, за десять лет истекает срок давности ответственности за убийство. В моей голове забилась безумная мысль.
Что, если я их последний шанс?
Через несколько месяцев дело Аврил–Камю сдадут в архив.
А если перед тем как закрыть занавес, полиция решила посадить первого встречного?
— Вы знаете какого-нибудь адвоката, Салауи?
Я не ответил. Теперь я во всем сомневался. Еще одна деталь, на которую я до сих пор не обратил внимания, удивила меня. Тоже из области воспоминаний о культовых сериалах матери.
— А разве при допросе не обязательно присутствие двоих жандармов?
— Нет, месье Салауи… При простом допросе не обязательно.
Раздраженный, Пироз встал.
— Признаюсь вам, у меня есть трое подчиненных, которые пытаются разгадать тайну смерти Магали Варрон, отрабатывают каждую версию, ищут лиц, с которыми она встречалась в последние дни. Они тоже отмечают совпадения увлечений и учебных заведений Магали Варрон с увлечениями и учебными заведениями Морганы Аврил. Разительные сходства, в которых никто ничего не может понять. Вам повезло, Салауи, что вы попали ко мне. В то время когда все, абсолютно все против вас, я продолжаю искать убийцу в другом месте. Поверьте, это чертово досье не убедило меня в вашей виновности, так что не стоит портить себе жизнь.
Последнюю фразу Пироз произнес с некой торжественностью в голосе. Проповедь представителя правосудия. Словно он один мог противостоять судьбе, намеревавшейся раздавить меня.
Ловушка? Еще одна ловушка? Пироз хитер.
Он наклонился ко мне, его длинные волосы соскользнули на шею и закрыли подбородок, словно накладная бородка, которая вот-вот отклеится.
— В последний раз, Салауи, это очень важно. Десять лет назад вы передвигались на своих ногах?
Должно быть, Пироз истолковал мое длительное молчание как раздумье. Но я уже принял решение.
Я ему не верил.
