А вот это уже апперкот. Он вырубил Бенавидиша. Серенак чуть поколебался — не разумнее ли остаться за пределами ринга? — но все же скользнул под канат.
— Полагаю, месье Пуссен, — начал он, — что разговоры о том, что в доме и мастерской Моне до сих пор хранятся, покрываясь чердачной пылью, десятки полотен мастеров, вы также относите к разряду деревенских легенд?
В глазах Паскаля Пуссена вспыхнула искра, словно Серенак выдал некую тайну, известную лишь посвященным.
— Кто вам рассказал?
— Вы не ответили на мой вопрос, месье Пуссен.
— Верно, не ответил. Видите ли, дом и мастерская Моне являются частным владением. Я много раз бывал там в качестве эксперта, но вы должны понять, что есть вещи, охраняемые профессиональной тайной. Позвольте мне, в свою очередь, еще раз спросить вас: кто вам это рассказал?
Серенак одарил его широкой улыбкой.
— Вы тоже должны понять, месье Пуссен, что у полицейских есть вещи, охраняемые профессиональной тайной.
В комнате повисла напряженная тишина. Ее нарушил скрип старинных кресел — оба инспектора дружно поднялись на ноги. Директор музея торопливо вскочил, проводил их до порога и запер за ними дверь.
— А он не из болтливых, — сказал Бенавидиш, когда они остановились в холле под тондо «Кувшинки».
— Скрытничает, — добавил Серенак. — Слушай, Сильвио, а ты здорово продвинулся в вопросах искусства. Я бы сказал, круг твоих интересов вышел далеко за рамки грилей.
Бенавидиш решил воспринять реплику начальника как комплимент.
— Я собрал информацию. Из разных источников. А потом попытался сопоставить полученные факты. Но, к сожалению, яснее картина не становится. Даже наоборот!
Они вышли в мощеный двор музея. По Сене плыли баржи. На правом берегу возвышалось странное строение — так называемый Дом на Старом мосту. От разрушенного моста осталось всего две опоры, на них и стоял дом, готовый, казалось, в любой миг рухнуть вниз, в серую воду.
— У тебя таблица с собой? — спросил Серенак.
Сильвио покраснел, но достал из кармана сложенный лист бумаги.
— Знаете, патрон, я тут вчера попытался подойти к этому делу с другого конца… Это пока только черновик, но…
— Покажи.
Серенак чуть ли не выхватил листок из рук помощника. Бенавидиш нарисовал треугольник, в который вписал несколько имен. Лоренс задумчиво запустил в волосы пятерню.
— Сильвио, что это еще за пирамида?
— Н-не знаю… — пробормотал тот. — Я еще сам не разобрался. Просто хотел посмотреть на факты под новым углом… С самого начала у нас как бы три группы улик, каждая из которых ведет в своем направлении. «Кувшинки» Моне, любовницы Морваля и дети. Вот я и изобразил их графически. Почему бы не предположить, что, чем ближе тот или иной персонаж к центру треугольника, тем больше доводов заподозрить его в совершении преступления?
Серенак оперся о постамент скульптуры перед входом в музей. Скульптура изображала бронзового коня.
— Графически, говоришь? Занятно. Ты что, правда думаешь, что геометрический метод старика Декарта поможет нам разгрызть этот орешек?
Он опустил свою влажную руку на бронзовый круп.
— Итак, если я тебя правильно понял, в центр ты поместил фонд Теодора Робинсона и девушку из Бостона, Алину Малетра. Допустим… Проблема лишь в том, что директор музея только что вылил на нашу версию с «Кувшинками» — или с любым другим произведением Моне, не обязательно предсмертным, — ушат холодной воды.
— Знаю… Хотя, если честно, по-моему, он темнит. Что за профессиональные тайны?
— По-моему, тоже. Но я слабо верю в историю о забытых на чердаке розового дома картинах великих импрессионистов.
— Пожалуй. В любом случае Дюпены никак не связаны ни с «детской» версией, ни с «живописной». Поэтому я поместил их в мертвый угол. Как, впрочем, и Амаду Канди.
Серенак продолжал изучать набросок. С его лица не сходило удивленное выражение. Сильвио Бенавидиш облегченно выдохнул. В предыдущей версии «треугольника» на стороне, соединяющей вершину, озаглавленную «Любовницы», и вершину, озаглавленную «Кувшинки», у него стояло имя Лоренса Серенака. Неожиданно Серенак поднял голову и посмотрел на Сильвио долгим взглядом. Тот ткнул пальцем в треугольник.
— Остается неизвестная женщина в синем халате, — сказал он. — Я поместил ее между «Любовницами» и «Детьми».
— У тебя прямо идея фикс с этими детьми. Никто не посмеет упрекнуть тебя в непоследовательности, Сильвио.
— Но, патрон, как же иначе? Судите сами. У нас есть поздравительная открытка, адресованная ребенку одиннадцати лет, и на ней — цитата из Арагона. У нас есть надпись на внутренней крышке ящика, вырезанная детской рукой. У нас есть ребенок одиннадцати лет, убитый в тысяча девятьсот тридцать седьмом году тем же способом, что и Морваль. У нас есть любовницы Морваля, одна из которых вполне могла родить от него внебрачного ребенка…
— Ну хорошо, хорошо. Как бы то ни было, ребенок одиннадцати лет не смог бы поднять двадцатикилограммовый камень и разбить голову Морвалю. И что ты собираешься дальше делать со всем этим компотом из улик?
— Пока не знаю. Но у меня из головы не идет мысль, что какому-то ребенку в Живерни угрожает опасность. Понимаю, звучит глупо… Мы не можем посадить всех детей под колпак, но…
Лоренс Серенак дружески хлопнул его по спине.
— Об этом мы с тобой уже говорили. Я называю это «синдромом без пяти минут папаши». Кстати, что там у Беатрис? Новости есть?
— Пока никаких. Срок приближается. Я стараюсь почаще к ней заглядывать. Приношу ей кучу журналов, которыми она в меня швыряется. «Все идет как надо, ждите, шейка еще не раскрылась, о кесаревом говорить рано, ребенок сам знает, когда выбираться на свет, что еще вы хотите от меня услышать?..» И так далее и тому подобное. Это акушерки нам без конца повторяют.
— Сегодня опять туда пойдешь?
— Конечно, а как же?
— Да вот так же! Сильвио, подавляющее большинство мужиков в твоем положении пользовались бы последними деньками свободы! Пили бы напропалую и ночь напролет резались в карты! Но ты не такой! Передавай Беатрис привет. Хорошая у тебя жена, и ты ее достоин.
Он положил руку на плечо Сильвио.
— По-моему, ты последний мудрец на этой планете. Ну а я возвращаюсь в ад.
Лоренс Серенак бросил взгляд на часы. 16:25.
Он надел шлем и взгромоздился на свой «Триумф».
— Каждому свое…
Сильвио Бенавидиш смотрел ему в спину. В ту секунду, когда мотоцикл скрылся за углом выходящего на набережную Сены дома, он задумался: а правильно ли он поступил, вычеркнув из списка подозреваемых Лоренса Серенака?
64
Окно зала номер шесть в Вернонском музее напоминало картину. Из него открывался вид на правый берег Сены, удивительно похожий на висевшие на стенах пейзажи Пурвилля, изображавшие закат солнца над Вёль-сюр-Розом, замок Гайар, площадь Пети-Анделис, набережную в Рольбуазе…
