И все-таки… Все-таки…» В душе Стефани с каждой минутой крепло чувство, что то, что она сейчас переживает, больше никогда не повторится. Что ей выпал уникальный шанс.
Перед ними появились вазочки с мороженым, украшенным веточками мяты. Жак умолк. Стефани решила, что скажет ему после десерта. Если подумать, не такая уж это была блестящая идея — отправиться в «Нормандский эскиз». Ей казалось, что их ужин длится бесконечно долго, словно фильм, прокручиваемый в замедленном темпе. Жак явно погрузился в собственные мысли. Об аресте, о тюрьме, об инспекторе Серенаке… Он заново переживал свой позор. Действительно, ему сегодня досталось.
Интересно, он догадывается или нет? Наверное, догадывается. Он успел слишком хорошо ее изучить.
Стефани ела яблочно-ревеневое мороженое. Ей нужны силы. Много сил. Неужели она такое чудовище, что не может подождать хотя бы до завтра?
Жак только что вышел из тюрьмы. Он чувствует обиду и унижение.
Зачем говорить ему сегодня?
Чтобы ускользнуть? Пробраться, немного стыдясь, через поле битвы, аккуратно переступая через трупы? Воспользоваться пожаром, лишь бы спасти собственную шкуру? Неужели в ней столько садизма?
Ей нужны силы.
Она подумала о Лоренсе. О ком же еще? Вот оно, полное взаимопонимание, о котором она так мечтала. Неужели это самообман? Та почти мгновенно возникшая уверенность, что вы не могли не встретиться. Что ты будешь счастлива только с ним и ни с кем другим. Что лишь его руки защитят тебя от всех бед. Что лишь его голос заставит запеть твое тело. Что лишь его смех поможет тебе забыть о том, что было.
Или это жизнь расставляет ей очередную ловушку?
Нет. Она точно знала — нет.
Это было как прыжок в пустоту.
В бездну.
В неизвестность.
Бесконечное, как в «Алисе» Льюиса Кэрролла, падение в Страну чудес.
— Жак, я от тебя ухожу.
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
24 мая 2010 года
(Музей Вернона)
БЛУЖДАНИЕ
62
Богатства музея Вернона остались недооцененными — очевидно, из-за близости соседнего Живерни, словно накрывшего его своей удушающей тенью. В 2009 году здесь открылся Музей импрессионистов, но и он мало что изменил. Если сравнивать толчею и гомон музеев с улицы Клода Моне и тишину вернонских залов, то лично я предпочитаю последнее. Мне нравится это величественное здание, выстроенное в типично нормандском духе на набережной Сены. «Это возрастное», — хмыкнете вы. Действительно, во двор я вошла задыхаясь, с трудом проковыляла через мощеный двор и, опираясь на палку, поднялась по ступенькам крыльца.
В холле я подняла глаза на знаменитое тондо Клода Моне, вывешенное на самом видном месте в честь фестиваля «Нормандия импрессионистов». «Кувшинки» — полотно круглой формы диаметром около метра. Заключенное в круглую же старомодную раму, оно напоминало бабушкино зеркало. Если я ничего не путаю, это одно из трех известных на сегодня тондо Клода Моне. Его подарил музею Вернона сам мастер в 1925-м, за год до кончины…
Высший класс, да?
Кто б сомневался. Предмет гордости всего Вернона. Во всем департаменте Эр это единственный музей, в коллекции которого есть картины Моне, и какие картины! От рамы, конечно, отдает китчем, но какие краски! Какие пастельные оттенки молочного! Словно глядишь в иллюминатор на райские сады Эдема. А ведь толпы туристов, стадами бродящие по Живерни, замирают в экстазе перед репродукциями! Бараны, они бараны и есть.
Ладно, мне-то жаловаться не на что. Если они хлынут еще и сюда, в Вернон, я же первая взвою. Я сделала несколько шагов по терракотовой плитке холла. Мимо меня пронесся Паскаль Пуссен. Директора музея я узнала сразу; говорят, он — величайший во Франции специалист по творчеству Моне, в частности по «Кувшинкам», разумеется, наряду с Ашилем Гийотеном из Руана. Где-то я читала, что Пуссен выступил одним из инициаторов проведения фестиваля «Нормандия импрессионистов». Важная шишка, в общем.
Пуссен на ходу кивнул мне, но шага не замедлил. Должно быть, мое лицо показалось ему знакомым, но смутно. Если бы он чуть напрягся, то наверняка вспомнил бы даму, когда-то спорившую с ним о «Кувшинках»…
Но это было очень давно.
— Меня ни с кем не соединять! — с порога объявил Паскаль Пуссен секретарше. — У меня встреча с двумя полицейскими из Вернонского комиссариата. Надеюсь, это не надолго.
Директор остановился и по привычке окинул взглядом холл. На полу были нарисованы божьи коровки, указывающие посетителям направление маршрута по музейным залам. У подножия лестницы красовались какие-то бесформенные скульптуры, видимо, выставленные здесь потому, что больше им нигде не нашлось места. Паскаль Пуссен раздраженно нахмурил брови и закрыл за собой дверь кабинета. Я смотрела через стеклянную дверь на «Тайгер-Триумф» инспектора Серенака, припаркованный во внутреннем дворе. Да, тесен мир «Кувшинок». Немногим больше пруда.
Я вздохнула. Что ж, буду делать, как все остальные. Пойду туда, куда указывают божьи коровки. Местные археологические находки, занимающие весь первый этаж, меня нисколько не интересовали. Я посмотрела на лестницу. На втором этаже и выше выставлены собрания пейзажистов и картины современных художников. Монументальная лестница — еще один предмет гордости Вернонского музея, и, надо сказать, тут есть чем гордиться. Через каждые четыре ступеньки на ней стоят скульптуры — всякие там кони, лучники и прочее, — а сверху на них взирают с огромных портретов бесконечные эрцгерцоги, коннетабли и князья, все благополучно забытые и сосланные сюда, в предбанник. Меня охватила тревога. Они так носятся с этой своей лестницей, что им хватит ума отключить лифт…
63
Паскаль Пуссен внимательно рассматривал ящик для красок с маркой Winsor & Newton. Серенак и Бенавидиш молча смотрели на него. Расследование зашло в тупик, и они решили привлечь всех экспертов, каких сумели найти. В их числе оказался и Паскаль Пуссен, которого им представили как виднейшего специалиста по творчеству импрессионистов, особенно связанных с Нормандией. Поначалу директор музея отказывался от встречи, ссылаясь на чрезвычайную занятость, но в конце концов согласился уделить полицейским несколько минут. Сидевший перед ними человек полностью соответствовал тому образу, который сложился у Сильвио Бенавидиша после телефонного разговора: высокий, худощавый, в сером костюме и пастельного цвета галстуке; потенциальный директор Лувра — ни больше ни меньше.
— Красивая вещица, господа. И очень неплохо сохранившаяся, хотя ей, должно быть, лет сто. Не думаю, чтобы она стоила баснословных денег, но кое-кого из коллекционеров наверняка заинтересует. Подобную модель компания Winsor & Newton выпускала в начале двадцатого века, в основном для американских художников, но постепенно фирменная марка с изображением дракона завоевала популярность во всем мире. Полагаю, в таком ящике мог хранить кисти и краски любой художник, не лишенный снобизма либо склонный к ностальгии.
