— Никакую полицию мы вызывать не будем. Тела нет, значит, никакого убийства не было. И твоего художника никогда не было. У тебя просто слишком богатое воображение, Фанетта. Чересчур богатое…
«О чем это она? Что она имеет в виду?»
— Нет! — закричала девочка. — Как ты можешь?..
Мать слегка присела и посмотрела дочери в глаза.
— Хорошо, Фанетта. Я тебе верю. Но подумай сама. Если твой художник существовал и если его убили, кто-нибудь обязательно это заметит. Его будут искать и в конце концов найдут. И тогда этот человек сам вызовет полицию…
— Но…
— Это не дело девочки одиннадцати лет. А полиции и без того есть чем заняться. У них уже есть одно убийство, настоящее. Все видели тело убитого. А убийца до сих пор не найден. Мы не должны привлекать к себе внимание, тем более на пустом месте.
«Я не сошла с ума!»
— Мама, я не сошла с ума.
— Конечно нет. Никто этого и не говорит. Пойдем домой. Уже поздно.
Фанетта заплакала. Силы у нее кончились. Она позволила матери увести себя с поля.
«Он там был.
Джеймс лежал там. Он же мне не приснился! Джеймс существует. Конечно же он существует.
А мольберты? У него было четыре мольберта. И ящик с красками. И холсты! И мастихины!
Куда это все подевалось?
Все это не могло бесследно исчезнуть!
Я не сошла с ума!»
Суп был отвратительным на вкус.
Разумеется, мать стерла с грифельной доски вопросы Фанетты и нацарапала список покупок. Овощи — как всегда. Губка. Молоко. Яйца. Спички.
В доме было темно.
Фанетта ушла в свою комнату.
Она не могла заснуть. «Что делать? Ослушаться мать и все-таки пойти в полицию? Завтра?
Я не сошла с ума. Но если я пойду в полицию, мать никогда мне этого не простит. Первым делом они вызовут ее и заставят все рассказать. Мать боится полицейских. Из-за своей работы. Если хозяева домов, в которые она ходит убирать, узнают, что ее вызывали в полицию, ее уволят. Все дело в этом.
Но не могу же я совсем ничего не делать! Мысли путаются… Никак не могу сообразить…
Надо поискать самой. Понять, что произошло. Надо найти доказательства. Показать их маме. Полицейским. Всем-всем.
Одной мне не справиться. Нужна помощь.
Завтра я начну свое собственное расследование. Нет, завтра я весь день буду в школе… Сбежать не получится. Ничего, сразу после школы начну.
Позову Поля. Все ему расскажу. Поль поймет.
Я не сошла с ума».
45
Лоренс Серенак снял трубку. Черт возьми, кому вздумалось звонить ему в половине второго ночи? Да еще на домашний телефон? Голос на том конце провода бормотал что-то нечленораздельное. Серенак разобрал лишь два слова: «роддом» и «Америка».
— Кто говорит?
Голос зазвучал чуть громче:
— Это Сильвио, патрон. Ваш заместитель.
— Сильвио? Ты что, спятил? Ночь на дворе! И говори громче, ради всего святого, я ни черта не слышу!
— Я в роддоме, патрон. — Сильвио продолжал шептать, но старался произносить слова более отчетливо. — Беатрис в палате, спит, а я вот вышел в коридор… У нас новости!
— Так тебя можно поздравить? И ты решил поделиться своей радостью с начальством? Похвально. Передавай привет Беат…
— Да нет же! — перебил его Сильвио. — Я по делу звоню. У нас в деле новости. А у Беатрис пока новостей нет. Она решила, что у нее начались схватки, и мы помчались в Вернон, в родильный. Два часа в приемной просидели. И ничего! Сказали, что ей еще рано. С ребенком все нормально, просто срок еще не настал. Но Беатрис так нервничала, что ее отвели в палату. Кстати, она вам передавала привет.
— Спасибо. Скажи ей, пусть держится молодцом.
Серенак зевнул.
— Ладно, Сильвио, так что там случилось-то?
— А что у вас? — спросил Сильвио, пропустив вопрос Серенака мимо ушей. — Сходили в музей? Как впечатления?
Серенак чуть помедлил, подбирая нужное слово.
— Впечатления сильные. А что у тебя с Руанским музеем?
Бенавидиш тоже ответил не сразу:
— Познавательно.
— И ради этого ты будешь меня среди ночи?
— Нет, патрон. В музее мне дали кучу информации, но ее еще надо отсортировать. Пока она только вносит путаницу…
В трубке послышался топот ног.
— Подождите, патрон. Они переносят девочку на носилках, а носилки не входят в лифт…
Серенак выждал с минуту.
— Ну что там у тебя? Что за новости? Давай уже, рожай.
— Ха-ха.
Серенак вздохнул.
— Ну что там с носилками? Втиснули?
— Ага. Стоймя.
— Я смотрю, ты, Сильвио, там развлекаешься.
— Пытаюсь приспособиться к ситуации.
— Вот и молодец. Так мы что, до утра будем в викторину играть?
— Я нашел Алину Малетра.
Серенак выругался сквозь зубы.
— Секс-бомбу в туфлях на шпильках? Любовницу Морваля? Ту самую, что работает в Бостонской художественной галерее?
— Ее самую. Я не мог ей дозвониться из-за разницы во времени. А минут пятнадцать назад наконец-то дозвонился. У них на Восточном побережье сейчас около восьми вечера. Оторвал ее от коктейля.
— Так… И что же она тебе поведала?
— Об убийстве Морваля — ничего. Судя по всему, у нее железобетонное алиби. В то утро — у них был вечер — она развлекалась в ночном клубе, в Нью-Йорке. Сейчас, подождите… — Он прочитал: — «Крейзи Болдхед». Куча свидетелей. Конечно, мы проверим, но…
— Проверим, Сильвио, обязательно проверим, но ты ж понимаешь… А со стороны ее работы? Галерея, живопись и так далее. Есть связь с Морвалем?
— Она утверждает, что никакой. Вроде бы они с окулистом расстались почти десять лет назад.
— Твое мнение?
— Она очень торопилась. Поспешила закончить разговор. Сказала, что помнит немного. Например, то, что Морваль был одержим идеей раздобыть полотно Клода Моне. Но лично она не видела в этом ничего оригинального.
— Она по-прежнему работает в фонде Робинсона?
— Да. Вроде бы занимается культурным обменом между Францией и Соединенными Штатами. Организует выставки, приглашает художников, все такое…
— В какой должности?
— Она намекала, что чуть ли не на «ты» со всеми модными живописцами по обе стороны Атлантики, а в мастерские к ним ходит, как к себе домой. Но я не удивлюсь, если выяснится, что ее роль на вернисажах сводится к тому, чтобы подавать гостям бокалы с шампанским и демонстрировать свое декольте.
