— Перейдем в следующую комнату? — мягко предложила экскурсовод.
Желтая.
Эта комната была желтая. Все в ней было желтым — стены, шкафы, стулья. Серенак замер с разинутым ртом.
Его провожатая подошла к нему.
— Мы находимся в столовой, где Клод Моне принимал почетных гостей…
Серенака восхитила люстра на потолке. Затем его взгляд переместился на висящую на стене картину. Пастель Ренуара. Девушка в огромной белой шляпе сидит, повернувшись в три четверти оборота. Он с изумлением всматривался в игру полутонов между длинными темными волосами и персиковой кожей юной натурщицы.
— Какая удачная копия, — сказал он.
— Копия? Вы уверены, инспектор?
Серенак еще раз вгляделся в картину.
— Э-э… Ну, скажем, если бы я увидел это полотно в парижском музее, то ни на секунду не усомнился бы, что это оригинал. Но, поскольку каждый знает, что в доме Моне нет…
— А если, — перебила его Стефани, — я вам скажу, что это никакая не копия, а самый что ни на есть настоящий подлинник?
Растерянность инспектора вызвала на лице учительницы улыбку.
— Только тс-с… — добавила она. — Это секрет. Никому не говорите!
— Вы надо мной смеетесь…
— Ни в коем случае. Подождите, сейчас я открою вам еще один секрет. В доме Моне еще и сегодня можно найти — если, конечно, хорошенько поискать, — не один шедевр. Они спрятаны в шкафах, в мастерской, под крышей. Их тут десятки! Полотна Ренуара, Сислея, Писсаро… Все — подлинники. Разумеется, картины самого Моне, в том числе «Кувшинки». И все — тут, рядом, только руку протяни.
Лоренс Серенак смотрел на Стефани с недоумением.
— Стефани, зачем вы рассказываете мне все эти сказки? Все знают, что это невозможно. Картины Ренуара и Моне стоят бешеных денег. Я уж не говорю об их культурной ценности. Да кто поверит, что подобные сокровища валяются тут, покрываясь пылью? Это… Это просто смешно.
Стефани обидчиво надула свои прелестные губки.
— Лоренс, я охотно допускаю, что вы не в состоянии в это поверить. Но меня огорчает та легкость, с какой вы спешите объявить мои слова нелепым вымыслом. Ведь я говорю чистую правду. Кстати, многие жители Живерни в курсе того, что в доме Моне таятся несметные сокровища. Но… У нас не принято об этом болтать.
Лоренс Серенак ждал, что учительница вот-вот весело рассмеется. Но ждал он напрасно. Хотя в глазах Стефани плясали озорные искорки.
— Стефани, — наконец не выдержал он. — Простите, но вам следовало бы отработать свои шутки на более простодушном полицейском.
— Вы мне по-прежнему не верите? Что ж, тем хуже для вас, Лоренс. Ладно, не будем об этом.
Учительница резко развернулась. Серенак пребывал в смятении. Зачем только он согласился сюда прийти? Надо было назначить Стефани встречу в каком-нибудь другом месте. Но что толку теперь сожалеть? Слишком поздно. В голове у него все окончательно перепуталось.
— Стефани! — решился он. — Я пришел сюда не только за тем, чтобы осмотреть дом Моне и поговорить о живописи. Я хотел…
— Тс-с!
Стефани приложила к губам палец, давая ему понять: не здесь и не сейчас. «Учительские штучки», — подумал Серенак.
Она указала на застекленные буфеты.
— Клод Моне устраивал в этой комнате изысканные приемы. Обратите внимание на синий фарфор мануфактуры Крей-Монтеро, на японские эстампы…
Она не оставила Лоренсу Серенаку выбора. Он схватил ее за плечи — и мгновенно понял, что делать этого было ни в коем случае нельзя. Гладкий шелк заскользил под его пальцами, внушая мысли, далекие от полицейского расследования.
— Я не шучу, Стефани! Вчера мы допрашивали вашего мужа. Результат беседы совсем нас не удовлетворил.
Она в ответ улыбнулась:
— Я знаю. Вечером мне пришлось выслушать краткий доклад.
— Он под подозрением. Это серьезно.
— Вы ошибаетесь.
Пальцы Лоренса продолжали скользить по шелковой ткани ее платья. Ему казалось, что он гладит ее плечи. Сохранять ясность ума с каждой секундой становилось все труднее.
— Не играйте со мной, Стефани. Вчера ваш муж заявил, что в утро убийства был дома, в вашей постели. Три дня назад вы говорили нечто противоположное. Кто-то из вас лжет. Или ваш муж, или…
— Лоренс! Сколько раз я должна вам повторять? Я не была любовницей Жерома Морваля. Мы с ним даже не дружили. Лоренс, у моего мужа не было причин убивать Морваля. Я тоже кое-что понимаю в детективах. Если нет мотива, зачем доказывать свое алиби?
Она залилась хрустальным смехом и угрем выскользнула из его хватки.
— У вас, Лоренс, — продолжила она, — явная склонность к театральным эффектам. Ваша операция по сбору сапог деревенских жителей — это шедевр. Теперь вам остается только допросить все супружеские пары Живерни, чтобы выяснить, занимались они любовью в утро убийства или нет.
— Стефани, повторяю вам, это не шутки.
В ее голосе вдруг прорезался учительский металл:
— Я отдаю себе в этом отчет. И прошу вас, Лоренс, отстаньте от меня с этим гнусным преступлением и не менее гнусным расследованием. Все это не имеет никакого значения. А вы только все портите.
Она развернулась. У Лоренса закружилась голова. Когда Стефани вновь повернулась к нему, у нее на губах играла улыбка. Кто она — ангел или демон?
— Переходим на кухню!
На сей раз Лоренс окунулся в синеву. Кухня была оформлена в синих тонах, цвет стен и фарфора включал в себя все его оттенки, от небесно-голубого до бирюзового.
Стефани заговорила с интонациями рыночного зазывалы:
— Хозяйкам особенно понравится огромная коллекция кухонной посуды, в том числе медной, а также сервизы руанского фарфора…
— Стефани!
Учительница встала возле камина. Прежде чем Серенак успел открыть рот, она схватила его за отвороты кожаной куртки.
— Инспектор, давайте внесем полную ясность и расставим все точки над «i». Мой муж любит меня. Мой муж дорожит мной. Мой муж не способен причинить зло кому бы то ни было. Ищите другого виновного!
— А вы?
От удивления она почти разжала пальцы.
— Что — я? Способна ли я причинить кому-либо зло?
В ее фиалковых глазах блеснуло что-то новое, чего Серенак еще ни разу не замечал.
— Н-нет… — пробормотал он. — Что за мысли? Я имел в виду совсем другое. Я хотел спросить: а вы? Вы его любите?
— Инспектор, вы задаете бестактные вопросы.
Она отпустила его куртку, развернулась и пошла назад, через столовую, гостиную, кладовую. Лоренс шагал за ней на некотором расстоянии, совершенно растерянный. В кладовой была лестница, ведущая на второй этаж. Стефани остановилась на нижней ступеньке. От прикосновения шелка к деревянным перилам они как будто засияли.
