Когда ветер этой ночи забился, как птица, в окошко спальни, грелка еще не начала остывать, а Клаудиюс только настраивался на сон. Но ветер оказался сильнее его сна.
Недовольный шумовым пробуждением, Клаудиюс спустился на кухню, включил электрочайник и уселся в темноте за столик.
«Наверное, и она не спит», – подумал об Ингриде, остановив взгляд на ее мобильнике, как всегда, оставленном на столешнице.
Вышел в коридор и приоткрыл дверь наружу. Порыв ветра ударил в лицо, ворвался в дом, зашелестел занавесками. Ветер показался Клаудиюсу теплым. «Наверное из Африки, – подумал он. – Воздушный „Гольфстрим“!»
Сунул босые ноги в ботинки и, не завязывая шнурков, в трусах и майке вышел в ночную темноту, захлопнув за собой дверь, но не закрыв ее на ключ. Кого тут бояться, если все ворота и калитки заперты?
Прошел к особняку, ощущая всем телом суматошное и нервное движение теплого воздуха. Остановился в двадцати – тридцати шагах от парадного входа, в саду, который он как садовник так и не привел в порядок. В темноте особняк казался намного массивнее и загадочнее. Его взгляд упал на крайнее левое окно третьего этажа. За этим окном спит Ингрида. Неужели она может спать при таком ветре?!
И словно в ответ на его мысли в окне вспыхнул свет. Нет, не ярко, а по краям, там, где занавеси неплотно прикрывали окно.
«Может, она оставила дверь открытой?» – Клаудиюс перевел взгляд на колонны парадного входа.
Поднялся по ступенькам, потянул на себя ручку тяжелой двери, но она не поддалась.
Вернувшись к себе, снова уселся за столик у окна, оглянулся на горячий чайник, пытаясь решить: хочет он чаю или нет. Вздохнул и забыл о чае. Мысли снова погнали его к Ингриде. Им было тут так хорошо вместе! Еще недавно! Но теперь Ингрида с каждым днем отходила от него все дальше и дальше. И ведь не было у нее больше никого, к кому бы она решила уйти от Клаудиюса. Тут вообще никого кроме их двоих не было! А значит, это он, Клаудиюс, ее чем-то не устраивал. Значит, это его проблема. Она ведь недаром сказала недавно «Если ты не…» Это была угроза! Она сказала и не договорила. Но и так все понятно. Она уйдет, если он не изменится! Если он не изменит свое отношение к жизни… Куда уйдет? Когда? Сейчас она и так уходит от него на ночь! А если она уйдет вообще?
Клаудиюс испугался своих мыслей. Сходил наверх за грелкой. Поменял в ней воду и опять поднялся в спальню.
– Я всю ночь не спал, – пожаловался он Ингриде за завтраком. – Такого ветра тут еще не было!
– А я спала как убитая, – усмехнулась Ингрида, обкусывая боковинкой вилки белок от яркого-оранжевого желтка яичницы. – Зато сейчас как тихо и солнечно! – она бросила взгляд за окно.
Спокойное и солнечное утро этого дня, последовавшее за бурной и ветреной ночью, нарушил своим приездом Ахмед. Он приехал не один, а с подтянутым парнем-арабом.
– Фотограф, – представил его пакистанец, не упомянув имени гостя.
Фотограф кивнул, опустив на землю у ног черный кожаный кофр.
– Потенциальный покупатель дал ему задание пофотографировать усадьбу, – пояснил Ахмед.
– А покупатель откуда? – поинтересовался Клаудиюс. – Не из Москвы?
– Из Катара.
Клаудиюс и Ингрида молча переглянулись.
– Я возьму ключи от всех помещений, – сказал Ахмед и решительно зашагал в сторону их домика.
Парень-фотограф достал из кофра фотоаппарат и начал свою работу. Сначала отщелкал их домик снаружи, потом зашел внутрь. Ахмед, позвякивая в руке связкой ключей, вышел во двор и терпеливо ждал фотографа. Ингрида и Клаудиюс, не сговариваясь, почувствовали себя посторонними. Наверное, именно это чувство заставило Клаудиюса подойти к Ингриде и взять ее за руку. Они стояли перед домиком из красного кирпича словно перед больничной койкой, на которой лежал их ребенок.
– Мы вам там не нужны? – спросил Клаудиюс, когда парень-фотограф следом за Ахмедом вышел во двор домика и отправился к особняку.
– Пока нет, – ответил, обернувшись, пакистанец.
– Мы им и тут не нужны, – прошептала Ингрида.
– Слушай, а мы ведь здесь ни разу не фотографировались! – Клаудиюс заглянул в грустные глаза Ингриды. – Давай устроим фотосессию! На память!
– Дешевым мобильником? – ехидно спросила Ингрида.
– Нет, в доме есть нормальный «Олимпус», в чемодане! Я проверял – он работает!
– В каком чемодане?
– В кладовке. Внизу. Да неважно, потом покажу! Принести?
Импровизированная фотосессия немного отвлекла Ингриду и улучшила ее настроение. Из глаз исчезла грусть, на губах появилась улыбка. Клаудиюс фотографировал ее внутри все еще облезлого лабиринта, на ступеньках парадного входа, перед их домиком из красного кирпича.
Когда Ахмед и парень с кофром вышли из особняка, Клаудиюс попросил парня сфотографировать их вдвоем с Ингридой.
– Хорошая камера! – сказал фотограф, возвращая Клаудиюсу «Олимпус».
Глава 67. Оффенбург. Земля Баден-Вюртемберг
– Нет, я ее никогда не забуду! – сердился Кукутис, выйдя из аптеки. – Черт бы ее побрал!
Он оглянулся по сторонам. Городок как городок. И название у него как название – Оффенбург! Таких городков с таким названием по всей Германии десятки, если не сотни! Но этот – ближе всего к Франции, переехал через Рейн и уже в Страсбурге.
Тут его чех Йоахим из своего грузового автолайнера высадил, а сам дальше поехал. Сказал, что ему больше нравится по немецким дорогам ездить, чем по французским. Хотя по ту сторону границы вроде бы точно такая же дорога вдоль Рейна бежала!
Напротив аптеки увидел Кукутис традиционную немецкую пивную, не яркую, не пытающуюся вывеской или фасадом стать главным учреждением на этой улице. На стеклянной вставке входной двери – серебристый мужской профиль с мефистофельской бородкой и в шляпе. И рука с бокалом пива. И вывеска над дверью с таким же профилем и бокалом и с названием заведения «Zum Teufel»
[41].
Усмехнулся Кукутис, позабыв тут же про рассердившую его аптекаршу.
«„У дьявола“ или „За дьявола“?» – задумался он о названии.
А ноги – и живая, и деревянная – сами его к двери подвели.
Внутри тепло, не то, что на улице. Это потому, что теплая тяжелая кулиса за дверью уличный холод останавливала и дальше в помещение не пускала. А людей с холода пускала. Хотя холоду как бы уже и на покой пора! Март ведь! Весна!
Темные массивные столы, тяжелые скамьи и стулья. Несколько посетителей – все мужики, все с пивом, но не все с едой. Свет приглушенный. На Кукутиса и головы никто не повернул.
Уселся Кукутис за свободный столик. В желудке заурчало. В горле запершило.
