Земля на краю клумбы оказалась мягкой и податливой. Клаудиюс загонял лопату на полклинка и переворачивал вывернутый с поверхности земляной ком кверху ногами.
«Странно, – думал он, опять вспоминая о чемодане и чужих вещах. – Если здесь до нас уже жил какой-то садовник, то почему все такое заброшенное?! Или он просто сидел в доме и ничего не делал, пока его не выгнали? А выгоняли так, что даже собраться с вещами не дали? Да очень даже может быть! Этот Ахмед то, что ему прикажет хозяин, то и сделает! Поэтому надо работать!»
И Клаудиюс заработал лопатой проворнее и быстрее, только загонял теперь лопату на треть клинка, чтобы быстрее клумбу перекопать.
Глава 34. Париж
– А ты вообще-то не совсем клоун, – задумчиво произнес Поль. – Если хочешь, можешь снять свой нос!
– А если не хочу? – Андрюс широко выпучил глаза и наклонил голову на бок. – Нос – не шляпа, его снимать не обязательно!
Мальчик не отреагировал на шутку. В этот день он был грустнее, чем вчера. Грустнее или серьезнее. Он полусидел на коротковатой подростковой кровати, спиной упершись в две поставленные на ребра пухлые подушки, упиравшиеся в свою очередь в невысокую металлическую спинку. Андрюс всматривался в личико Поля, пытаясь понять, как он себя чувствует. Черная кожа не выдавала болезненности или усталости. Только глаза были слишком красные. Поль смеялся, когда вначале несколько раз Андрюс смешил его в присутствии папы. Папа тоже смеялся, когда Андрюс с одним только символическим признаком клоуна – пушистым красным носом на резинке, похожим на уменьшенный балабон на лыжной шапочке, показывал, как проявляют свое настроение домашние животные: свинки, кошки и собаки, как ходит утка и как петух прыгает на конкурента по курятнику. Но этим вечером Полю или не хотелось смеяться, или вообще ничего не хотелось.
Его двухместная палата показалась просторнее из-за излишне аккуратно застеленной второй кроватки.
– Ты теперь один? – спросил Андрюс.
– Его забрали в другую больницу, – ответил Поль и вздохнул.
– Я его ни разу не видел, – произнес Андрюс задумчиво. – Как его звали?
– Бенуа. Его с утра увозили на процедуры, а вечером привозили. Он мне только один раз прошептал «привет!» А давай в шашки сыграем?
– Давай, – согласился Андрюс.
– Достань их, они в тумбочке.
Большая белая тумбочка с одной полкой справа от изголовья кровати была заполнена книгами и играми.
Андрюс достал шашки, подкатил к кровати легкий столик на колесиках, расставил шашки на доске.
– Ты белыми, – сказал.
– Нет, ты – белыми, ты же белый. А я – черными.
– Тогда я хожу, – кивнул Андрюс, развернул доску и опустил взгляд на свою шашечную армию.
– Нет, мой ход первый! – с ноткой упрямства, словно с ним кто-то спорил, заявил Поль.
– Хорошо, тогда сегодня черные ходят первыми! Ходи!
– Пойди за меня. Подвинь вперед вот ту, первую с правого края.
Андрюс подвинул черную шашку. Потом пошел своей белой ей навстречу и поднял взгляд на Поля.
– Я хожу той же шашкой вперед, – уверенно заявил мальчик.
Андрюс снова сделал ход за Поля.
Мальчик задумался, внимательно глядя на доску.
– Ну походи за меня еще разик, так, чтобы я выиграл! – попросил он.
Андрюс снял клоунский носик и почесал кончик своего собственного носа.
– Ну, знаешь, – произнес он, – шашки – не такая серьезная игра, чтобы играть до победы!
– Тогда сдайся!
– Сдаюсь, – согласился Андрюс. – Еще одну партию?
Поль отрицательно мотнул головой.
– Нет, руки болят.
Андрюс чуть не рассмеялся.
– Чего они у тебя болят, если я за тебя все время ходил? – Он посмотрел на руки Поля, но не увидел их. Плечи и руки мальчика скрывал клетчатый зелено-коричневый плед.
– Если хочешь, можешь посмотреть, – сказал мальчик и опустил взгляд на верхний край пледа.
Андрюс аккуратно приподнял его. Синяя фланелевая пижамная рубашка Поля была украшена повторяющимися изображениями героев книжки Сент-Экзюпери «Маленький принц». На обеих руках, одинаково согнутых в локтях и лежавших ладонями на животе, блестели металлические конструкции-тубусы, одновременно словно защищавшие спрятанные внутри руки и фиксирующие их положение. Только ладони, лежавшие на животе, были свободны от металлических колец.
– Перелом? – с сочувствием уточнил Андрюс.
– Я же тебе говорил, – Поль посмотрел на клоуна, как на не очень умного. – У меня косточки болят. Болезнь такая. Легко ломаются… А эти штучки, это как брекеты для зубов. Когда все будет в порядке, их снимут!
В палату зашла мулатка-медсестра. Обратилась по-французски к Андрюсу. Он перевел вопросительный взгляд на Поля.
– Меня сейчас на полчаса заберут, ты подождешь? – то ли перевел, сказанное медсестрой, то ли от себя спросил Поль.
– А как ты хочешь?
– Подожди! Я же тебе должен.
Андрюс откатил столик с незаконченной партией в шашки к незанятой кровати. И сам поднялся и отодвинул свой стул в сторону. Медсестра с улыбкой подтянула плед под самую шею Поля, потом нагнулась и нажала педаль внизу кровати. После этого открыла двери в коридор и вывезла мальчика прямо на кроватке из палаты.
За окошком темнело. Андрюс закрыл дверь палаты и остался внутри, в этой больничной тишине, совершенно один. Почему-то ему стало холодно и он снял со спинки стула свою куртку, надел. Ощущение холода осталось, но перестало быть физическим. Холод словно перепрыгнул из воздуха в тело Андрюса, внутрь, в грудь. И эта тишина начинала казаться холодной и мрачной. Чего-то очень не хватало Андрюсу. Чего-то, что сделало бы эту больницу и эту палату более знакомой и понятной.
Андрюс закрыл глаза. И ощутил, что теперь холод пробирает его насквозь. Не просто холод, а два разных холода: один давит изнутри, а второй снаружи дует ему в лицо, дует на голый затылок, на пальцы рук.
– Это просто зима, – прошептал себе Андрюс, снова открыв глаза и пытаясь объяснить свое состояние рационально. – Надо купить шарф, перчатки. Это просто сырая парижская зима.
За дверью палаты в коридоре кто-то закашлялся. И холод, охвативший Андрюса, сразу пропал. А на лице вместе с выражением облегчения появилась улыбка, потому что вспомнилось – и не случайно – его единственное пребывание в больнице, в детской больнице, куда его привезли с двусторонним воспалением легких. Вспомнилась палата на шесть больных, кашляющих человечков. Добрая старенькая медсестра или нянечка с марлевой повязкой под глазами, украшенными морщинами.
– Андрюкас, выпьешь вторую кружку горячего киселя? – ее голос прозвучал в памяти так же отчетливо, как до сих пор в ушах звучал голос Поля, его вопрос «Ты подождешь?»
