Кристофер успокоил и Николь, и молодую пару.
– Они будут жить в нашей с Дженнифер спальне, – сказал он. – Это лучшая комната в доме. Мне она не нужна, я уже давно сплю в кабинете. Там уютнее, если ты один. Конечно, давайте сделаем недельку испытательного срока. И для вас, – он посмотрел на Андрюса и Барбору, – и для меня. Если я вас устрою как пациент, которому надо помогать, и вы меня тоже устроите, то всем нам будет хорошо!
Он не вышел проводить Николь. Барби и Андрюс попрощались с ней у дома Кристофера. Андрюс подарил ей баночку с третьим трюфелем, найденным в далеком отсюда бургундском лесу между Дижоном и Бёном. Она заохала, не хотела брать, но взяла.
По улице у дома Кристофера за все время их разговоров не проехала ни одна машина! И белый «рено-логан» Николь, только тронувшись с места, сразу пропал, свернув за изгиб улицы.
Возвращаясь в дом, Андрюс почувствовал голод. За все время длинного разговора старик им так ничего и не предложил. Может, он вообще ничего не ест?
При свете люстры гостиная показалась уютнее и одновременно – старомоднее. Буфет с глухими нижными дверцами и застекленными верхними заблестел благородным лаком. Кушетка и диван под стенами показались новенькими, несмотря на свой антикварный дизайн. Несколько фотографий в рамках на стенах отразили в стеклах огоньки люстры.
Андрюс осмелился сказать старому хозяину дома, что голоден. Кристофер спохватился, шлепнул широкой ладонью себя по лбу, рассмеялся гулким смехом.
– Конечно! – воскликнул. – Я все время забываю! Возьми что-нибудь в холодильнике!
Андрюс заглянул на кухню, открыл вместительный холодильник, но в нем увидел только три яйца, старый хлеб, масло и неначатый треугольник сыра бри.
– А кафе или ресторан тут рядом есть? – спросил он, вернувшись в гостиную.
– Да, конечно! – закивал старик. – Пятнадцать минут пешком, на рю де ля Гар в самом центре!
– Вы не против, если мы с Барборой выйдем на часок? – осторожно спросил Андрюс.
– Пожалуйста, – Кристофер пожал плечами. – Я двери закрывать не буду!
Сырой прохладный ветерок дул в лицо. Узкая улица освещалась светом горящих окон. Дома стояли не в «шеренгу», как на городских улицах, а были разбросаны так, чтобы ни один из них случайно не оказался бы по другую сторону улицы от другого. За заборчиками и кустистыми живыми изгородями росли высокие деревья, в полумраке похожие на старые яблони.
– Ну и глушь! – Андрюс не выдержал молчания и тишины. Оглянулся на Барбору. Она не отреагировала.
Впереди засветились желтые мухи уличных фонарей, и Андрюс прибавил шагу. Дома вдруг «собрались» и выстроились нормальной улицей с двух сторон. И живой свет их окон теперь выливался более щедро на тротуар и асфальт дороги, подкрашивал вечер, делал его чуть веселее и романтичнее.
– Ну? – окликнул Барбору Андрюс, снова обернувшись к ней на ходу. – Ты довольна?
Его голос прозвучал вполне дружелюбно.
– Пока да, – негромко проговорила Барбора. – Только проголодалась.
– Я тоже. Сейчас перекусим!
Впереди показались фонари, выстроившиеся по одну сторону улицы.
Прошли еще метров триста, уже под светом фонарей. Кирпичный двухэтажный домик, свет окон которого показался Андрюсу поярче, привлек его внимание. Приблизившись, они замерли перед вывеской «Кафе Бистро».
Внутри их встретила волна теплого воздуха, летевшая из кондиционера прямо на внутреннюю сторону входных дверей. У барной стойки – старик с бокалом вина в руке. А перед ним – чашечка эспрессо и клетчатая кепка. Они посмотрели на Барбору и Андрюса одновременно – этот старик и бармен, низенький, сухой, с острым носом и пятидневной щетиной на щеках, аккуратно подбритой сверху и на шее под скулами.
– Bonjour! – дружелюбно сказал Андрюс.
– Bonsoir Monsieur! – ответил бармен.
– Vous avez quelque chose à manger?
[70] – спросил Андрюс, сам удивляясь, как легко у него получилось задать вопрос на французском.
– Pas beacoup,
[71] – ответил барман. – Une seconde, s’il vous plaît!
[72]
Он скрылся за дверью, ведущей, должно быть, на кухню. Оставил ее приоткрытой, и именно из-за этого и Барбора, и Андрюс услышали металлический щелчок замка-защелки холодильника. Один щелчок – открыл дверцу, и через несколько секунд щелчок погромче – закрыл.
– Il y a un peu de saucisson et de fromage, – сказал, вернувшись в зал.
Андрюс кивнул.
Они уселись за столик. Бармен снова отправился на кухню. Старик у стойки медленно потягивал вино из бокала и время от времени прикасался рукой к своей клетчатой кепке и водил ее по полированному дереву стойки то вправо, то влево, словно вытирал пыль.
Деревянная корзиночка с хлебом появилась на их столике одновременно с графинчиком красного вина и двумя бокалами. Бармен улыбался и что-то бормотал по-французски. Второе его появление украсило стол тарелкой с нарезанной вяленой колбасой и тарелкой с сыром.
– Я не слышала, чтобы ты заказывал вино, – удивилась Барбора.
– Я тоже не слышал, – усмехнулся Андрюс. – Но наверное, по нам было видно, что мы хотим.
– Ну по мне точно! – Барби отрезала кусок камамбера и размазала его по ломтю багета. – Как тебе наш старик?
Андрюс пожал плечами.
– Нормальный, крепкий, что можно еще сказать?
Они просидели в кафе около часа, иногда прислушиваясь к разговору старика и бармена, долетавшему до них скорее своей музыкой, чем отдельными словами. Они вспоминали Париж, и тут же, паралельно, но в мыслях, а не в словах Андрюс вспоминал Поля и Филиппа. Они даже вспомнили ту декабрьскую ночь в Аникщяе у Ренаты и ее деда Йонаса. Вспомнили и оба согласились, что время во Франции летит в тысячу раз быстрее, чем в Литве, и что, наверное, сейчас именно из-за этого кажется, будто они уже несколько лет живут тут среди французов, переезжая с места на место в поисках стабильности и счастья. Вспомнили, согласились и снова замолчали. Наступила пауза. Вино было допито, багет, колбаса и сыр – доедены.
Когда они вернулись в дом, Кристофер в гостиной смотрел телевизор. Увидев их, выключил его и отвел Барбору и Андрюса в спальню.
– Я еще посижу, – сказал он перед тем, как оставить их одних. – Если услышите ночью шаги в коридоре, не обращайте внимания! В моем возрасте сон редко бывает крепким и долгим.
Может, из-за этой фразы Кристофера, хотя скорее всего из-за нового места, новой кровати, Андрюс никак не мог уснуть. А когда наконец задремал, то увидел в хрупком, ускользающем сне баскетбольный мяч, переходящий из рук в руки и никак не долетающий до корзины. И узнал в этом мяче себя.
