Ренате теперь казалось, что сюжет какой-то слишком долгий, что пора уже заканчивать, что нескромно показывать их хутор, ее дом так долго на всю страну.
И тут тележурналист, тот самый, что приезжал к ним, а перед тем, как приехать, явно побывавший у программиста-овцевода, сообщил, что теперь они отправляются под Друскининкай в гости к молодой паре, которая занимается разведением и экспортом почтовых голубей.
Витас приподнялся, дотянулся рукой до ноутбука и опустил его монитор-крышку. В гостиной стало непривычно тихо. Тихо и тревожно.
Рената оглянулась на блюдце с кошачьим кормом. Он так и лежал нетронутым.
– Спаммас куда-то пропал, – проговорила она.
– Ну и черт с ним! – добродушно отреагировал Витас.
– Да, я, кстати, объявление о его пропаже еще со стены салона не сняла! – вспомнила Виола.
– А что, салон теперь не работает? – спросила Рената. – Ты ведь теперь тут?
– Работает! Утром я, а с двенадцати – Лайма, моя ученица.
Ночью Рената пару раз просыпалась, проверяла рукой – рядом ли Витас и крепко ли спит. Прислушивалась к ночной тишине. Казалось, что слышит дыхание спящей на диване в гостиной Виолы. Дверь между спальней и гостиной Рената оставила приоткрытой. Скорее для Спаммаса, если он вдруг захочет поесть. Хотя правильнее было бы оставить для Спаммаса все двери приоткрытыми – и в коридор, и с улицы! Ведь в доме его явно не было! Этой ночью присутствие Виолы в их доме Ренату беспокоило намного меньше, чем пропажа кота.
Глава 89. Апстрит. Кент
Черный кролик был самый толстый или самый старый. Клаудиюс это понял сразу, как только увидел его. Все остальные кролики были и меньше, и подвижнее. И жили остальные кролики по два-три в клетке, а черный жил один.
Конечно, Пьётр забыл сказать Клаудиюсу, что и клетки убирать ему придется, и за кормежкой животных следить. Нет, все это было несложно и даже приносило удовольствие. Все-то лучше, чем проволочные спицы в ребра клеток вставлять.
Три ключа на кольце оказались удобным поводом для короткой передышки. Теперь он понимал, куда то и дело отлучался раньше Ласло. Иногда они уходили и пропадали на полчаса вдвоем с Тиберием. Но удача не бывает вечной. Теперь она покинула венгров и улыбнулась литовцу.
Клаудиюс вспомнил, как пришел сюда первый раз. Зашел как ребенок. Рассматривал кроликов и морских свинок, открывал клетки, гладил их. Кролики поменьше забивались в угол. Свинки словно не обращали внимания на то, что их гладила человеческая рука.
Он тогда пришел и стал искать на клетках клички живущих в них животных. Но на клетках кроме овальной жестяной бляхи с выдавленной надписью «Made in Britain» никаких других опознавательных знаков не было. В тот день, вернувшись в коровник-мастерскую, он спросил у Ласло, как зовут животных. Ласло сначала не понял вопроса, потом рассмеялся. «Никак не зовут, – сказал он. – Какой смысл их как-то называть, если те, кто их купит, назовут их иначе?!»
Логика в словах Ласло была – сразу чувствовался основательный человек из села, пусть хоть и из венгерского.
И остались кролики и свинки безымянными. Клаудиюс их кормил, гладил, пытался продать и иногда продавал.
– У нас всегда должно быть в наличии не меньше семи кролей и пяти свинок, – сказал Пьётр, проводя дополнительный инструктаж. – Больше нет смысла – могут заболеть, и тогда придется выбрасывать их на волю. Не ветеринара же вызывать?
И действительно, вызов ветеринара стоил пятьдесят фунтов, один кролик – двадцать, одна свинка – десять.
Тогда же Шляхтич дал Клаудиюсу телефон какого-то Феликса, который, если было надо, привозил новых свинок и кроликов. И предупредил, что Феликс может попытаться продать им животных одной окраски: черных или серых. В таком случае покупать у него одного черного и одного серого. Не больше. «Одинаковые кролики не продаются! Покупатель никогда не выберет себе одного из пяти одинаковых черных! Но если будет один серый и четыре черных, он, скорее всего, выберет серого!»
В отличном понимании своего маленького рынка Пьётру отказать было нельзя.
Феликс продавал кроликов по десять фунтов, а свинок – по пять.
Так Клаудиюс тоже стал понимать основы бизнеса, основы очень мелкого бизнеса. Но бизнес этот оставался для него хоть и любопытным делом, но чужим.
Кролики же, наоборот, стали почти родными. Особенно он привязался к черному. Наверное, потому, что тот был самым большим и жил в клетке один, а значит, к тому же, был таким же одиноким, как Клаудиюс. Клаудиюс как-то сам себя рассмешил, подумал, что и он, как этот кролик, живет в клетке совершенно один – два венгерских кролика не в счет. Главное, что он один, а его крольчиха сбежала.
– Назову-ка я тебя Ингрида, – сказал как-то, присев на корточки у клетки, Клаудиюс.
Черный кролик никак не отреагировал на свои крестины. Он тоже привык к молодому литовцу и, увидев его руку, забирающуюся через открытую дверцу в клетку, не прятался в угол, а наоборот, делал маленький полупрыжок вперед, к дверце. Может, потому, что иногда эта рука протягивала кролику морковку.
– Ну что, Ингрида, – гладил Клаудиюс кролика. – Как ты думаешь? Что мне теперь делать?
Кролик молчал.
Клаудиюс гладил мягкую шерсть и продолжал свои размышления.
– Мы ведь уехали вдвоем. Об этом все наши друзья и родители знают. Было бы странно вернуться домой одному? Хотя и хочется… Но это тоска по дому, просто тоска по дому. Тут все равно лучше, тут есть шансы… Какие шансы? А бог его знает, разные и неожиданные. Я бы никогда не подумал, что стану садовником или буду мастерить клетки для таких, как ты! Я без Ингриды, конечно, и не стал бы садовником. Но теперь я без Ингриды. Хотя она тут рядом, и мы иногда гуляем вдоль моря. Гуляем так, как я гулял раньше с другими девчонками по пляжу Паланги или на Куршской косе. Только теперь она не Ингрида! Теперь она Беатрис! Что это значит? Значит, что той Ингриды, с которой я сюда приехал несколько месяцев назад, больше нет? Как ты думаешь?
Пальцы Клаудиюса погладили вдруг кролика против шерсти, и тому это не понравилось. Он отпрыгнул в дальний угол клетки.
– Ладно, ладно, извини! – спохватился Клаудиюс, испугавшись, что так можно потерять надежного слушателя, который лучше любого человека умеет хранить тайну.
Взял морковку, протянул кролику, но тот не сдвинулся с места.
Клаудиюс вздохнул, глянул на экран мобильного, проверяя время. Рабочий день закончился. Можно идти на автобус и ехать домой. Домой или «домой»? Он усмехнулся. А потом еще раз губы растянулись в улыбке: вспомнил, что завтра – воскресенье. А в воскресенье они с Ингридой гуляют, катаются на автобусе по Кенту, словно ничего в их отношениях и не поменялось.
