Андрюс вспомнил детскую настольную игру с фишками и игральными костями. Вспомнил, как случайное попадание в черный квадрат возвращало его фишку на исходную позицию, и приходилось начинать путь к конечной цели с самого начала. Вот и сейчас возникло точно такое ощущение – будто бы он попал своей фишкой, точнее самим собой, на черный квадрат. И его вернули на исходную позицию, в самое начало пути.
Андрюс оглянулся на звук шагов. Франсуа нес вскипевший чайник и кружки. Коробочка с чайными пакетиками уже стояла на столике.
– Хорошо, – наконец заговорил хозяин магазина. – Но я завтра еду на два дня к маме, в Лилль. На север. Я скажу Светлане, что вы здесь ночуете.
– Светлане? – переспросил Андрюс.
– Вы ее видели, она тут работает.
Андрюс кивнул.
– Сегодня я тоже буду весь день в разъездах, но к вечеру вернусь, – добавил Франсуа.
– Мы тоже к вечеру, – Андрюс бросил взгляд на бледную Барбору. – А Барби – может, тут посидит? Она простудилась.
Барбора отрицательно мотнула головой.
Однако дождь, припустивший через полчаса за окнами-витринами, оставил их до вечера внутри книжного магазина.
Они просидели весь день на мягком вздутом кожаном диване, листая книги и альбомы и поднимая голову всякий раз, когда в магазин, на ходу складывая зонтик, заходили немногочисленные покупатели. Некоторые из них и покупателями не были, а просто хотели спрятаться от непогоды. Светлана, сидевшая за кассой, несколько раз приносила Андрюсу и Барбаре кофе.
Франсуа вернулся, когда уже стемнело.
– Я хочу с вами поговорить, – сказал он, как-то излишне серьезно.
Однако не продолжил, а отошел к Светлане и поговорил с ней минут пять, прежде чем снова обратил внимание на Андрюса и Барбору.
Света тем временем попрощалась и ушла.
– Извините, я должен был кое-что ей объяснить на ближайшие два дня. Меня ведь не будет! – пояснил он. – Пойдемте поужинаем! Я угощаю!
Андрюс был удивлен. Но тут же поднялся с дивана.
Франсуа закрыл магазин, и они вышли через черный ход.
Свернув за угол и пройдя метров триста, они уселись в типичном парижском угловом кафе. Официант, очевидно знавший Франсуа как постоянного клиента, сразу поспешил к их столику и, держа в руках меню, но не передавая его гостям, что-то объяснил Франсуа по-французски.
– Он рекомендует парментье с уткой, – Франсуа перевел сказанное официантом на русский.
– А что это? – спросила Барбора.
– Это вкусно. Утиная ножка с соусом под картофельным пюре. Запекается в духовке, – пояснил он.
Барбора кивнула. Андрюс тоже.
– Я говорил с мамой, – Франсуа чуть наклонился вперед над столом, как только официант отошел. – Она согласна вас принять на недельку…
Андрюс и Барбора переглянулись.
– Зачем? – спросил Андрюс.
Франсуа вздохнул. Посмотрел внимательно сначала в глаза Барборе, потом Андрюсу.
– Послушайте меня! – попросил. – Вы не первые и не последние, кто оказывается в такой ситуации! Я видел много таких, как вы! И могу сразу сказать: выживет человек в Париже или нет! Вы тут не выживете! Вы слишком спокойные…
По лицу Барборы Андрюс понял, что ей слова Франсуа очень неприятны. Захотелось его перебить, заставить замолчать, начать с ним спорить. Но спорщицей была Барбора, а сейчас она молчала. Молчала, и только лицо ее выражало безрадостные мысли.
– Я вам не говорю: возвращайтесь домой, в Литву! – продолжил Франсуа, не меняя серьезности интонации и выражения лица. – Я говорю только про вас и про Париж. Лилль – это тоже большой город на севере. Там тоже Франция и французы, но жизнь в Лилле намного дешевле и легче, чем тут. Может, вам удастся устроиться там? И если вы мечтаете о парижской жизни, вы сюда вернетесь! За неделю у мамы у вас будет время найти дешевую квартирку и хотя бы какую-нибудь работу – но надо браться за всё, что предложат! Мама согласна. Она даже рада, ведь живет одна. Английский она знает, сама когда-то преподавала его в школе. Если вы согласны, то завтра поедем вместе! И не надо будет тратить денег на поезд или автобус. Вы согласны?
Над столом зависла тишина, и до ушей сидящих донеслись разговоры со стороны соседних столиков. А через минуту Андрюс кивнул, а Барбора отрицательно мотнула головой.
– Дело ваше, – сказал Франсуа. – Думайте! Скажете завтра, когда я заеду. Я уезжаю не с утра, а к двенадцати.
Официант с тремя мармитами на подносе появился как нельзя кстати. Предупредил, что мармиты только что из печи и очень горячи. Это Андрюс понял и без перевода. И вспомнил вчерашнюю мысль Сюзанны о том, что Филипп может помочь ему с французским. Стало грустно, но по одному взгляду на Барбору Андрюс понял, что ей сейчас намного тяжелее. Она сидела неподвижно, уставившись на поднимавшийся от мармита перед ее лицом пар. Сидела и, казалось, даже не дышала.
Франсуа выкопал ложкой в пюре с запеченной корочкой ямку и вилкой выудил снизу утиную ножку.
После ужина он вернулся с ними в магазин. Снова через задний ход. И ушел, оставив их там, грустных, уставших, во власти пессимизма и сомнений, но, по крайней мере, неголодных и в тепле.
С наступлением утра, которое определить в нижнем зале магазина возможно было только по часам на мобильнике, Андрюс, еще не открыв глаза, ощутил беспокойство и ломоту в спине. Сверху донесся негромкий шум. Он приподнялся на локтях, обернулся к стоящей рядом походной раскладушке. Темнота не могла скрыть от него отсутствия Барборы. Осторожно поднялся на ноги.
Включил свет, и новое открытие напугало и озадачило еще больше: рюкзак и сумка, которые они вечером спустили сюда вниз, отсутствовали.
А сверху снова раздался шум, и Андрюс поднял голову, прислушиваясь. Босыми ногами по холодному полу, в одних трусах и майке он прошел к лестнице и, затаив дыхание, замер. Сверху вниз, ему под ноги, падали две полоски света от лампы.
Он поднялся и заглянул в верхний зал, в этот залитый ярким светом всех лампочек книжный аквариум. И увидел Барбору, одетую, в джинсах и свитере, внимательно с неподвижным лицом смотревшую на пол перед ней. Она наклонилась, потом присела на корточки и почти пропала из виду за столами с книгами.
У Андрюса отлегло от сердца. Смелее и чуть расслабленнее он прошел между столами с книгами к углу с диваном, к Барборе. Забыл про холодный пол. Боковым зрением отметил, что на улице еще совершенно темно, а значит, его, полуголого, хорошо видно. И машинально ссутулился, словно хотел пригнуться, стать менее заметным для кого-то неизвестного, живущего в темноте парижских бульваров и улиц.
Барбора, присев на корточки, занималась чем-то странным, для него поначалу непонятным.
Под стенкой лежали пустые, выпотрошенные до последнего рюкзак и сумка. Рядом – сваленные вместе в одну кучу их вещи и две аккуратные стопочки уже отсортированной одежды: отдельно ее кофточки и блузки и отдельно его рубашки, майки и носки. Барбора разделяла вещи на его, Андрюса, и ее. Медленно, слишком медленно до него дошло, что происходит. И он стоял рядом, оцепенев. Понимая, что она не может сейчас его не видеть, но при этом она его, стоящего рядом, не видит и, кажется, не видит более их с ней вдвоем, вместе. Иначе как объяснить то, чем она занимается сейчас? А потом, все рассортировав, она одну стопку одежды засунет в сумку, а вторую – в рюкзак и… И отдаст его вещи ему, отдаст или просто бросит, забрав всё своё с собой.
