Трое сидевших со мной в машине пели и кричали, постоянно нажимая на клаксон, – их лица раскраснелись от возбуждения и пива, и они, не замолкая ни на минуту, обсуждали, что́ хотят делать в ту самую минуту, когда часы возвестят о наступлении новой эры. Я для себя давно решил. Со мной был телефон, и через пять минут после прихода эры я собирался позвонить родителям, а во время боя часов хотел держать в объятиях подругу, хотя этого-то как раз и не получилось. Сидя с другими в машине в предвкушении отличного времяпрепровождения, я почувствовал, что погружаюсь в странное настроение. Не в плохое, нет – просто в отличное от настроения остальных. Тихое и спокойное. Я был сконцентрирован и глубоко проникал в жизнь. Мне не хотелось танцевать, кричать или принимать наркотики. Хотелось оказаться в тишине и чувствовать, как вселенная будет, подобно плащу, медленно окутывать меня. Мне не хотелось с распростертыми руками бежать навстречу ждущему впереди и набиваться к нему в друзья – напротив, мне казалось, что я должен встретиться с ним как равный с равным. Конечно, все было не точно так, но лучше я сказать не могу.
Большую часть того вечера я провел, стоя на террасе дома, где проходила вечеринка, и глядя в небо. Я не влился в компанию курильщиков травки, просто слушал и наблюдал. Теперь я понимаю, что, пожалуй, в глубине души я ждал визитеров, но в тот момент я этого точно не осознавал. Я чувствовал себя между двумя мирами – миром прошлого и миром будущего, – и мне казалось, что так и должно быть. В любом случае я получал большое удовольствие. Люди крутились вокруг и предлагали мне пиво, а подруга бо́льшую часть вечера находилась рядом. В тот момент, когда часы стали бить полночь, кто-то схватил ее возле двери и заключил в объятия, не зная, что она торопится ко мне. Я стоял и улыбался тому, как она визжит и хохочет.
Я обнялся с ней в две минуты первого. Что ж, почти как задумывал. Через шесть месяцев мы расстались.
В ту ночь я чувствовал, что происходящее слишком серьезно, чтобы иметь повод для веселья, и сейчас я ощущал то же самое. Мне казалось, что события захватывают меня, и я пытался понять, хватит ли меня, чтобы противостоять им, или я паду жертвой сил, чьей природы так и не пойму. Как всегда. В ту ночь Миллениума ребята, в доме которых проходила вечеринка, включили телевизоры во всех комнатах, и мы смотрели репортажи зарубежных корреспондентов. Мы веселились, когда жители других временны́х зон прыгали и кричали от радости, но в глубине души знали, что они радуются зря, ведь самым главным было все-таки наше время. Потом, конечно, все вернулись в свое личное время, а оно не всегда течет в заданном направлении и с одинаковой скоростью.
И когда спустя семнадцать лет я стоял на набережной, на меня накатили чувства, которые сделали окружающее безжизненным и случайным. Я посмотрел в сторону, и пальмы вдоль Пелисейдс показались мне грубой компьютерной текстурой, наложенной на пустое пространство. Пустое, но не свободное, менее материальное, но более реальное. Как будто я был частью всего сущего, включая то, чего никогда не видел, а сущее было тенью, брошенной на прежнее бытие, волнами другой высоты на том же водоеме.
Или у меня стремительно снижался сахар, и мне срочно нужен был шоколад, или вокруг меня действительно происходило что-то странное.
В этот раз я почувствовал, как оно наступает. Тот мир, который я знал и считал непоколебимым, медленно повернулся на пару градусов, но этого еле уловимого движения хватило, чтобы сетка силовых линий обрела другой рисунок. Все изменилось. То, что, я думал, находится прямо передо мной, оказалось просто фоновым шумом, результатом столкновения двух волн, нахлынувших друг на друга под определенным углом. Пока я наблюдал, одна из этих волн развернулась, и обе теперь исходили из одного и того же источника и оказались синхронизированы: они приумножали мощь друг друга.
Было такое впечатление, что у меня из головы удалили все воспоминания и заменили их чистым знанием; неожиданно я увидел решение и понял, что оно все время было у меня под носом. Я оказался в центре паутины совпадений и на короткий момент увидел ткань реальности. Совпадения, как и сны, – вещь очень личная. Они ничего не могут рассказать о других, но все знают о тебе. Постепенно передо мной возникало лицо.
Лицо Хелены. Она говорила. Я рассмотрел, что Лора все еще находится в той комнате с низким потолком, а Хелена – рядом с ней. Она не смотрела прямо на Лору, с чьей точки зрения я сейчас все обозревал, и какое-то время я не мог понять, что́ она говорит.
Видение было нестабильным, точно мое сознание не могло слишком долго смотреть в просвет, а нервы, отвечающие за ощущения и интерпретацию, работали неправильно, потому как были заправлены не тем горючим. Я хотел крикнуть, но достаточно владел собой, чтобы понимать, что мой голос окажется эхом, которое Хелена даже не услышит.
И вдруг ясно, как если бы это звучало прямо в черепе, я услышал, как Лора задала вопрос. Простой и прямой. Заданный с некоторой нервной прямотой, которая иногда встречается в женском разговоре. Ответ Хелены был ее единственными словами, которые мне удалось расслышать.
– Да, – ответила она, – конечно.
Потом они взяли и исчезли вместе с зеленью и серебром патины. Цвета смазались до состояния форм, силовые линии вернулись на места.
«Ого», – подумал я, совершенно не понимая, что я хочу этим сказать. Я возвращался в тело.
Постепенно издалека до меня стал доноситься шум волн и негромкие разговоры людей у костра. Я почувствовал прохладу перекладины на ладонях и усталость в ногах. Все мое тело тихонько жужжало, словно в нем разминались электроны, разгоняясь до своих обычных скоростей после длительного перерыва. Очень медленно все приходило в норму и становилось привычным в своей повседневности, но из-за звона в ушах я не сразу услышал слова, обращенные ко мне.
– Земля – Хапу, прием, – прозвучал голос и, по-видимому, уже не в первый раз. – Хап, ты оглох или как?
Я развернулся, не зная, кто это может быть.
– Привет, человек, – продолжил голос. – С тобой все в порядке? Мне показалось, ты ненадолго отключился.
Голос исходил от чего-то маленького, стоявшего на тротуаре.
Моего будильника.
* * *
– Какого черта ты здесь делаешь?
– Тебя ищу, естественно. – Будильник забрался по стенке и уселся на поручне.
– А где ты был?
– И ты еще спрашиваешь! – Будильник подался ко мне с конфиденциальным видом. – Я был в сумке Лоры и как раз просыпался в квартире Дека, когда раздались крики, зажегся яркий свет, и все говорило о том, что вот-вот начнется дурдом. Тогда я сказал себе: «Да гори все огнем, тут опасно». Сидел тихо, пока все не закончилось. А потом кто-то забарабанил в дверь и раздался женский голос, который я не узнал, и дверь хлопнула. Все по-прежнему шло как-то нет так, и никто не спрашивал: «Интересно, сколько сейчас времени?» или что-нибудь похожее, так что я посидел еще какое-то время, так, на всякий случай.
– Главное достоинство храбрости – благоразумие
[73].
