– Можно я позвоню прямо сейчас?
– Что еще ты знаешь об этих парнях в костюмах?
– Ничего.
– Почему они за тобой охотятся?
– Ни малейшего представления, – надо же и соврать.
– У нас есть причина полагать, что в этом замешаны еще два человека, в дополнение к тем четверым, которые были в кафе. Ты с этим согласен?
– Вполне возможно, – и бросить ему кость.
– Почему ты так считаешь?
– Двое приходили ко мне домой, – и быть поосторожнее, – четверо были в кафе. Или двое из них были моими гостями, или нет. Если нет, всего получается шесть.
– А ты не считаешь так потому, например, что пообщался со стариком в магазине рядом с местом убийства?
– О каком старике идет речь?
– Если ты это сделал, тебя сильно интересует смерть Хаммонда.
– Ничего подобного.
– И это несмотря на то что главные подозреваемые очень интересуются тобой?
– Вот именно.
– А откуда они каждый раз знали, где тебя искать?
– Понятия не имею, – и снова перейти на чистую правду.
Трэвис кивнул и посмотрел на окно за моей спиной. Я погасил сигарету и спокойно ждал.
– Давай без обиняков, – сказал он наконец. – Просто потому, что ты когда-то мне нравился, – и чтобы ты понял, что это мое окончательное предложение. Твое преступление опять в базе, свидетели живы и здоровы, и у нас твой сноприемник. Так что с какой стороны ни посмотри – тебе конец.
– Тебе бы пообщаться с девушками из отдела маркетинга, чтобы научиться делать окончательные предложения. Это меня совсем не забирает.
Трэвис не обратил на мои слова внимания.
– С одной стороны, мы с тобой говорим об ограблении, которое произошло три года назад и сейчас никого, кроме меня, особо не интересует. У жертв было шесть родственников на двоих. Двое погибли в автокатастрофе, один – наркоша, который никогда не любил своего погибшего брата, а еще трое – бедные и черные. Они все еще изредка звонят в Управление, но в девяти случаях из десяти меня даже не информируют об этих звонках. С другой стороны, старший офицер полиции был жестоко убит всего неделю назад. Думаю, сам догадаешься, какому делу отдадут приоритет.
– И ты никак не можешь найти подозреваемых, хоть и стараешься изо всех сил, тогда как они легко находят меня.
– Ты умный парень, Хап, я всегда это говорил. Может, сам закончишь мою мысль?
– Ты меня освобождаешь и отправляешь в город, а потом спокойно ждешь, пока эта шестерка меня не разыщет. Тогда я звоню – в том случае, если у меня на это будет время, – прежде чем меня разнесут в клочья. Ты появляешься и ловишь плохих мальчиков.
– Ты тратишь свою жизнь впустую, Хап. С такой головой, как у тебя, мог бы достичь величия.
– Иди в задницу, Трэвис. И что я получу за то, что буду рисковать своей жизнью, а все лавры достанутся тебе?
– Сноприемник потеряется. И тебя не будут проверять на полиграфе на предмет хранения воспоминаний.
– Так не пойдет, – покачал я головой. – Сам же признал, что приемник – вещь совершенно случайная. Единственный свидетель, который может подтвердить, что я нелегально пытался им завладеть, находится в глубокой коме. Так что недостаточно материалов, чтобы получить разрешение на принудительное использование сыворотки правды.
– Ты что, последнее время смотрел слишком много сериалов, Хап? Я не знаю, кем ты сам себя считаешь, но для всех ты просто мелкий преступник, до которого никому нет дела. Кто-то должен заплатить за то, что произошло в банке. Пекрин уже умер, а ты остаешься одним из преступников, и прикрыть тебя некому. Завтра же двести полицейских станут во фрунт и хором подтвердят, что ты добровольно согласился на испытание сывороткой. Могу даже заставить их спеть на мотив «У меня есть ритм»
[58], если это имеет значение, твою мать.
– Придумай что-нибудь получше, – выдавил я утомленно.
Я вдруг вспомнил, что после того, что произошло с моими банковскими счетами, защита у меня будет государственная. Так что все равно придется пойти на сделку. Кроме того, я был согласен с Трэвисом: вне зависимости от обстоятельств лучшего предложения он не сделает.
Какое-то время коп барабанил пальцами по столу.
– И Хелену признают невиновной, – произнес наконец он.
В тот момент мне показалось, что река времени вдруг остановилось и высохла. В установившейся мертвой тишине боролись друг с другом две личности – я и я из разных периодов моей жизни. Один инстинкт говорил мне, что это нечестно, а другой подсказывал, что соглашаться надо немедленно.
– Да или нет? – продолжил Трэвис. – Если согласен, уберу ее имя из досье. Честно говоря, не горю желанием ее арестовывать. Так что это окончательное предложение.
Я уставился на крышку стола – вдруг почувствовал себя слабым и чуть не расплакался. Наверное, звериное чутье подсказало Трэвису, что я так и отреагирую, когда он засадит мне в брюхо имя Хелены. Неожиданно я потерял волю к сопротивлению. Мне хотелось, чтобы все уже кончилось. Хотелось остаться одному. Мне, честно говоря, нужна была мама, но она была далеко, и мы уже давно с ней не общались.
Я оторвался от стола и кивнул.
– Отлично, и не думай со мной шутки шутить, – улыбнулся Трэвис. – А то завтра же станет известно, что пули, от которых погибли двое полицейских, вылетели именно из твоего ствола. А ты хорошо знаешь, как мы относимся к людям, которые поднимают руку на наших.
Он замолчал и открыл дверь. Я поднялся на ноги и заковылял в ее направлении. Лицо у меня онемело.
– Когда будешь уходить, можешь забрать куртку, – сказал он мне в спину. – Да, и вот еще что…
Я замер в ожидании.
– Кто-то разместил на тебя контракт. Предлагает очень хорошие деньги. Два надежных источника напели мне, что Хелена взялась за это дело. – Он улыбнулся. – Странно – я всегда думал, что вы отличная пара. Жизнь – дерьмо, да?
Я отвернулся и быстро вышел, чтобы он не увидел выражения моего лица.
* * *
Из участка я немедленно пошел в самый темный бар и забрался в самый темный угол. Потом я попросил официантку слегка приглушить свет и заказал сразу пять кружек пива. Пока я ждал, из музыкального автомата полилась старая песня – о том, что нужно выслать адвокатов, оружия и денег в тюрьму, чтобы вызволить страдальца
[59]. Да, такими услугами мне, может, придется воспользоваться. Я подождал, не прозвучит ли в конце номер на 1 – 800
[60], но ничего такого не услышал.
