По дороге в Кветту, где нас ждал скупщик, Фарух выполнял функции разведчика. Мы то и дело поднимались от трассы в предгорья, чтобы усмотреть хубару, – тщетно.
Достигнув Кветты, мы оторопели: над городом ходили облака пыли, ныряли в улочки, взметывались бурыми полотнищами, влачились бородами старцев-великанов.
Мы починили машину, почистились, послонялись по городу, и Фарух повел меня к дилеру соколов Мир-Базу Хетрану. Без его санкции никто не мог безнаказанно сбыть шейхам даже одну птичку.
По дороге на поклон к Хетрану мы столкнулись в лифте с примечательным балобаном. Удивительно нехищный, пышный плюмаж делал сокола похожим со спины на карликовую танцовщицу из Мулен Руж, завязывающую пуанту. Этот соколиный парад был зловещ: крылатые убийцы всевозможных пород и окрасов, то изящно кроткие, то злобно косматые, разнящиеся размерами, оснасткой кожаных лат, – напоминали летучих колдунов.
Я смотрел на птиц и представлял, от чего мне придется отказаться, чтобы стать животным… Что значит быть зверем? Что значит быть соколом?
Ангелы ближе к животным, чем к человеку. И те и другие не обладают свободой воли. Что могут напомнить мириады ангелов, сотворенных только с целью, чтобы пропеть осанну Всевышнему и тут же погибнуть? Мириады поденок, мутной пеленой скрывая реку, распластанные на воде, сплавляются вниз по течению в небытие; сытая рыба лениво сцеловывает с неба их пыльцовое месиво.
Как и всё живое, ангелы прячутся среди подобного.
Так на какое животное – если только возможно представить возникновение такого желания – хотел бы походить пророк?..»
7
Мари Энн Вивер пишет:
«Лет сорока, пухлолицый, дородный Мир-Баз с высоты кресла, с которого едва доставал до полу башмаками на толстой, в три пальца, подошве, встретил нас вороным отливом волос, сверканьем перстней и золотой цепи из-под раскрытой на три пуговицы голубой рубашки. На Востоке трудно отличить хвастовство от пустой светской болтовни, и скоро я узнала всё о процветающем бизнесе Мир-База, разговорчивость которого к тому же объяснялась как желанием блеснуть знанием английского, так и нуждой в нем потренироваться…»
В Кветте все знали Мир-База. Хашем с Фарухом пришли к нему на поклон, за разрешением торговать соколами. «Он был приветлив, – вспоминал Хашем. – Он благоволил к Фаруху, понравился ему и я. Наши шахины были ему кстати, арабы очень любят этих изящных рыжеголовых красавцев, а с каждой птички он имел свой процент.
– Ну и лихолетье нынче, – воскликнул этот толстячок, потирая руки. – Горячее время! Очень горячее! Соколиный сезон длится только три месяца. В это время между шейхами разражается состязательная грызня. Если шейх увидит почти белого или почти черного сокола – и тот и другой окрас чрезвычайно редкий, – с ним случается сердечный припадок. Он должен купить эту красоту во что бы то ни стало.
– Ну и во что ему красота обходится?
– Это не твоя цена, парень. Забудь. За сибирского сокола я беру не меньше восьмидесяти тысяч долларов. Рекордная ставка в этом году в Белуджистане – сто десять тысяч за светлоперого балобана, пойманного у самой границы с Тянь-Шанем. Но к тому времени, пока птичка эта долетит до Ближнего Востока, стоить она будет много дороже.
– Обалдеть, – сказал я, беря предложенную Мир-Базом сигарку.
– Ты ведь знаешь, парень, арабы верят, что мясо хубары – афродизиак, повышает половую активность, продлевает молодость, – подмигнул мне Мир-Баз.
– Да, я слышал.
– Ага, ты слышал. А знаешь ли ты, что шейхи за день съедают одну хубару, а в праздники – две?! За год они употребляют пятьсот штук.
– Людоеды…
Мир-Баз засмеялся. При этом было ясно, что он не столько ужасается или потешается над своими клиентами, сколько хвастается их прожорливостью, она для него часть их величия.
Однажды в самом начале декабря Мир-Баз добыл для нас приглашения на обед к одному из прибывших на охоту шейхов. Прием устраивался в доме, принадлежавшем одной из могущественных феодальных семей. Род этот управлял областью Тальпур, объединявшей все те пространные наделы, где члены королевских семей Дубаи и Катара собирались в этом году охотиться на хубару.
К саудитам сейчас должен был присоединиться некий влиятельный шейх, ради которого этот обед и был сервирован. Имя его Мир-Баз не сообщил, сказав только, что мы будем ему по гроб обязаны, ибо особа эта необычайно могущественная и высокочтимая. Фарух, который смущался любого официоза, не очень-то хотел идти на этот прием, но меня глодало любопытство, и я его уломал.
Красные, белые, желтые шатры, раскинувшиеся посреди Кветты, парусили, дышали и хлопали. По периметру шатры были обставлены преимущественно креслами, окрыленными золочеными ручками, и кушетками с гобеленовой обивкой, как в Лувре. Подавальщики в накрахмаленных белых пиджаках разносили выпивку. Стаканы с запретным алкоголем были стыдливо обернуты в салфетки. Покуда все замерли в ожидании шейха, я приветствовал нескольких клиентов Мир-База – действующих и бывших министров Пакистана. Все они помнили нас, были довольны нашими шахинами, интересовались, как идут наши дела. Фарух кивал, я жаловался на скуку.
“Мы должны найти вам подходящее место”, – шепнул нам хозяин приема Амид Гхани, получавший от Мир-База тучные комиссионные за возможность быть представленным саудовцам высшего ранга. Судя по всему, наши птички в самом деле произвели фурор, раз уж нас решили приподнять над поверхностью земли.
“Вы не должны сидеть слишком близко к Принцу, чтобы не вызвать подозрения, но в то же время он должен вас заметить и пригласить посидеть с ним на кушетке”. В конце концов было решено, что я сяду между феодалом, невысоким, плотненьким человеком, с вымазанным бетелем оскалом, и бывшим министром, а Фарух по правую руку от феодала.
“Его величество Осама бин Мухаммед бин Авад бин Ладен”, – объявил Амид Гхани, и мы подскочили со своих мест, сделали почтительную стойку.
“Еще его зовут – Принц, Шейх, Аль-Эмир, Абу Абдалла, Шейх Аль-Муджахид, Директор, Имам Мехди, Добряк-самаритянин – выбирай! – вполголоса похвастался осведомленностью феодал и презрительно буркнул мне на ухо: – Только никакой он не «его величество». Он всего-то однокурсник племянника правителя Дубаи, они вместе учились в Джидде. Этот Принц – головорез, воевал в Афганистане, а вот охотник он никуда не годный. В прошлом году, когда не смог выследить ни одной хубары в моих владениях, вместе со всем лагерем нагрянул в Кучукский национальный заповедник, где за десять дней убил двести хубар и три десятка газелей и туров”. – “А кто же ему разрешил?” – спросил я. “Никто. Но ни Моисей, ни Иисус Христос, ни пророк Мухаммед – никогда не говорил, что Пакистан должен быть нищим”.
Но вот Принц вплыл в шатер. Выражение его лица оставалось бесстрастно, покуда он обходил с приветствием собравшихся гостей. Субтильный, величественно высокий, чуть сутулый. В отличие от саудовских аристократов он носил не щегольскую бородку а-ля ван Дейк, а простую, как носят муллы. Одет он был в черную робу, иссеченную золотой тесьмой, белоснежный тюрбан венчал высоко поднятую голову.
