8
Ширван, собственно, был для Хашема скрижалью. Карту древнего Израиля Хашем переносил на Ширван контурным методом, которым мы пользовались на Артеме для изображения Голландии: кирка и мотыга, ямки и борозды.
Я полюбил уходить в Ширван затемно, встречать рассвет, шел под звездами, держась за низкую ручку ковша Большой Медведицы, или без них – наугад, только сторонился стены камышей, но, уклонившись от озера, шел, уже не опасаясь, с палкой от змей, всегда готовый провалиться по колено в зазыбившийся пригорок, полный писклявых песчанок, прянуть в сторону, замереть, дождаться, когда затаенные звуки ночи вновь сомкнутся надо мной, засуетятся, замельтешат, заволнуются и потом вдруг расступятся и потихоньку замолкнут совсем, когда турачи проснутся в зарослях гребенщика горнистами, когда ударит вспугнутый первый, тяжко шарахнется другой, а я пойду себе, уже заблудившись, снова оглядывая предрассветную степь кругом. Я фотографирую эти линии – детеныши и самки редко идут след в след с самцами, оттого и след самцовый – жгут, вокруг которого вьются, танцуют, сплетаются тонкие пунктиры, но как точно ступают! Трехпалый орнамент рассыпан зернами.
Потом Хашем расскажет о судьбе Столярова, и я пойму, как целовать простор безбрежный, будто смерть в уста, я осознаю безумие, сознание одиночного предстояния перед Богом. Учитель говорил: «Кругосветное плавание не форма психического заболевания, а способ жизни на воде. Люди отправляются в двойные, тройные кругосветки целыми семьями, так как нет ничего проще, чем на моторной яхте на автопилоте идти куда пожелаешь, суда сейчас строят непотопляемые, комфортней иной квартиры, моей уж точно». Заблудившись в Ширване, я часто вспоминал Столярова, дожидался ночи и (как учил великий Сикх, дорогой Александр Васильевич), закинувшись навзничь, принимал ринувшееся на грудь глубокое, до жути полное звездной массы небо, стараясь ориентироваться в нем, запоминая, как числа, нумеруя справа налево по удалению, расположение серебряных зернисто-пылевидных скоплений. Со временем я вспомнил и развил уменье – нужно проникнуть в небо настолько, чтобы звезды простерлись по всему куполу глубиной и можно было повернуться, осмотреться, найти свой телесный угол в полусфере, который верно бы направил на восток… Перед тем как заснуть, я вставал и ногой прочерчивал канавку, ставил стрелку, чтобы с утра быть точным. Полярной звезды мне было недостаточно.
9
Спросил однажды Хашема: почему ты занимаешься птицами, животными, степью, зачем тебе всё это, когда ты мог бы пойти по селениям, распространять свои идеи, заняться миссионерством, найти посредников, обезопасить себя несколько, укрепить? Хашем ответил простой историей, изложенной Хлебникову Миюхесом, легендарным бакинским цадиком, к которому вслед за Блюмкиным захаживал любопытный Абих. Хлебников приходил к Миюхесу изучать каббалу, хотел сам написать каббалистическую работу, ибо «тридцать два – число букв русского алфавита обладает святой сакральностью: десять из них можно заменить цифрами, а оставшиеся двадцать две буквы привести в соответствие с еврейским алфавитом…».
Хлебников спросил Миюхеса: есть ли предвестия, когда придет еврейский мессия? Миюхес ответил так:
– Спросили мудреца: что делать человеку, которого приход Спасителя застал с саженцем в руках, что делать ему прежде всего? И ответил мудрец: «Сперва посади свое дерево, а потом уж беги навстречу».
Хашем помолчал.
– Так вот, – сказал он, – я всё еще сажаю дерево.
Глава 20
Хрусталик Ширвана
1
Утром, едва продрав глаза, я водворяюсь на пост, под смотровой навес кордона. Сначала через объектив осматриваю ближайшие окрестности. Ильхан моет туалет – разводит хлорку, выплескивает ведро внутрь, выметает толстым букетом полыни. Вижу, как в дверном проеме сарая, залитый полосами света сквозь щели в стенах, Хашем возится с хубарой, кольцует ее, прежде целуя. Самочка хубары вся тонкая, девичьей внешности: нежный разрез миндалевидных глаз, кротость облика. Зато брачный танец самца хубары – настоящий пернатый буран. Самец распушает жабо, вскидывает хохолок и грозно мечется в траве, изыскивая удобное место для атаки.
Затем крепеж штатива щелкает, и объектив меняет угол. На озере я вижу первых в эту осень фламинго, вижу ломовой взлет черной стаи кашкалдаков. Я хорошо знаю этот протяжный шум: звук уходящего в пропасть поезда. Вижу метелки тростника, на которых раскачиваются цветастые зимородки, косясь одним глазом вниз, сторожа малька.
Затем на востоке далеко-далеко вижу идущего человека. Постепенно марево становится жиже, дает узнать: Рустем, с полиэтиленовым пакетом в руках. До его прихода почти час. Чайник успеет вскипеть. Я иду умываться.
2
Кайт и дельтаплан Хашема все штопаны и перештопаны: он их подклеивает и подшивает. Когда он рыскает в небе, ловит верный поток, заплаты трепещут и полощутся. Дельтаплан используется Хашемом только для специальных нужд, когда требуется широкий обзор: подсчет джейранов, учет и перемещение хубары, которая сызмала приучена к тому, что дельтаплан – это их матка, что полотняная, поскрипывающая растяжками, похлопывающая тканью буква дельта в небе есть их бог, родитель и вождь. Хашем разбрасывает с дельтаплана оперившихся птенцов хубары, и этого – чувства первого полета – достаточно для импринтинга. При виде дельтаплана, кружащегося над степью, хубары собираются в стаю и отправляются за Хашемом. Это единственный импринтинг, который он позволяет себе оставить на память птицам, чтобы потом их спасти.
В силу отсутствия высот в Ширване взлет дельтаплана с буксира-катапульты – опасное приключение. Необходимо выверить направление ветра, подобрать правильную длину веревки, выбрать единственно верный угол атаки, при котором не произойдет срыва потока.
Старт дельтаплана – аттракцион для егерей, к которому они подходят как к молитвенному празднику. Лучшая катапульта – ГАЗ-66 – веселая допотопная развалюха, с отлетающими на ходу дверями и провалившимся полом. С ее помощью, умело работая сцеплением и газом, изменяя на подхвате тягу, Хашем поднимает в воздух аппарат – после нескольких падений с десятиметровой высоты; рыхлая почва, умелое группирование, поролоновые наколенники.
В прошлом году Хашем решил собрать моторный дельтаплан, но работа пока не идет, дело требует вложений. Тем более что неясно, как хубара будет реагировать на звук мотора.
Пока все упования Хашема – на параплан, взлет которого не связан с ужасами катапульты. Сделать его не так уж и трудно, все расчеты наготове, но снова всё упирается в дорогостоящие материалы.
3
Дождь в Ширване – драма. Устрашающе, как брюхо Лапуты, надвигается полукруглый юбочный край грозового фронта. Соски смерчей гуляют под ним. Штормовой шум ветра нарастает вверху, в наползающих косматых рулонах облачности. Внизу еще затишье. Молния гуляет в лиловой темени, выхватывая пятна степи. Стадо джейранов обгоняет то сгущающиеся, то тончающие смерчи. В такую погоду мы много разговаривали с Хашемом. Вспоминали.
