Второе письмо было от Ланкастера, моего московского собутыльника, незлобного и смышленого паренька из трейдеров.
«У нас проблемы с алюминием, слишком много издержек, эти русские безумны и брутальны, слишком много убийств и слишком много кровавых фриков. Что касается остального, то просели все продукты и даже вольфрам теперь идет ниже закупочной цены. Весь Glencore отправляется за нефтью на Каспийский шельф. Ergo, уик-энды отменяются».
Иными словами, Ланкастер сообщал о катастрофе на российском сырьевом рынке, о которой я что-то мельком уже читал; откуда следовало, что Роберт вместе с Терезой тоже отбывают на Апшерон.
Всё логично. Хаггинса командировали в Баку поднимать новые объемы спекуляций. Так что мне, само собой, полагается почти двадцать лет спустя отправиться в исток детства, оказаться среди пустоты, которая некогда была личным раем. Заглянуть в пасть смерти. А что. Раз уж Тереза там. Пересчитать клыки. Сбросить семя напоследок. В верную скважину.
Так что деваться было некуда, и за пару недель я выправил себе перевод в бакинский офис GeoFields, ибо при нынешней корпоративной интеграции и моей выслуге лет я могу работать в любой точке мира, где добывается или разведывается нефть.
Вот благодаря чему я скоро узнал, что остров, на котором прошло мое детство, теперь переименован и называется Пираллахи – «Алтарь Бога».
Познакомились мы с Керри случайно, но неслучайно подружились. Дело было на третьем году магистратуры, когда Колот утащил меня на Fleet Week («Неделю флота»).
Керри был тогда на побывке у себя в Walnut Creek и решил тряхнуть стариной. На Fleet Week на рейде Сан-Франциско происходит парад не занятых на боевом дежурстве военных кораблей Тихоокеанского флота США. После чего на весь уик-энд город отдается на растерзание морякам, и полиция Сан-Франциско снимает с себя обязанность прищучивать жриц любви, которые теперь, не скрываясь, выходят навстречу волнам.
Музейное зрелище! На него удобней всего глазеть на О’Farrell у знаменитого на всю страну стрип-шоу Milk Rabbit, в котором работают девушки месяца журнала Playboy. (Керри: «Один раз в жизни это надо увидеть. Как египетские пирамиды».) Здесь на Fleet Week после представления рослые жрицы встречали готовых к абордажу мореманов.
Керри в это время посиживал по барам, наблюдая весь этот ухарский парад, поминая молодость. Как бывший моряк я испытывал лишь теоретическую близость к этому празднику некогда потенциального врага. Я – но не Колот. Ленька взял меня под уздцы, и мы обрушились с Bay Bridge в Downtown: он открыл люк, и в моей бескозырке с ленточками эсминца «Бесстрашный» и с бутылкой вина в руке салютовал косым уже порядком морячкам с авианосца Steinitz, взрывами смеха окатывавших стайки визжащих девочек, сосредоточенных на выходе из угловых баров.
Выбор у меня был невелик: либо напиться, либо вышвырнуть Колота из машины, потому что трезвый пьяного не разумеет. После недолгих колебаний я проявил милосердие. В неизвестном баре разговорились с Керри, единственным, кто обратил внимание на вражескую бескозырку. Он уважительно кивнул и сказал, что провел много времени в океане, преследуя русские подлодки. Скоро Колот стал задирать морячков, я мирил как мог, но тоже уже был прилично пьян. Началось неизбежное молотилово, в результате которого мы нашли себя исторгнутыми из бара для трансвеститов. Керри нас прикрыл и уберег от разъяренных фурий, выступивших на стороне моряцкой братии, кулаки которой уже были ватными.
Через месяц Керри позвонил, и я подъехал к нему в Japan Town перекусить морской щукой на пару. Мы явно понравились друг другу: степенный и правильный Керри, красивый, очень толково увлекавшийся всевозможными гаджетами, способный дать дельный совет и в двух словах провести сравнительный анализ походных ноутбуков Toshiba и IBM, был полон жизненной наблюдательности, пытливости по отношению к существованию вообще.
Я рассказал ему о своей работе и немного о жизни. Откровенность за откровенность – и отныне Керри не дозировал себя, для начала вспомнив несколько случаев из морской практики.
Служил он всё время – четырнадцать лет – на небольших кораблях, в том числе на противолодочном. И вот стоят в порту, уик-энд, он за старшего, все мысли об отпуске. На борту никого, кроме солнца и вахтенных, капитан в отлучке. Вдруг получает приказ – в течение шести часов выйти в море. В Карибском море засекли русскую подлодку, требуется ее обнаружить и выпроводить. Обзванивают всех, капитан прибывает пьяный, с какой-то белокурой бестией, она виснет на нем, когда в кителе нараспашку он выходит на мостик. Тогда Керри говорит капитану: «Кэп, спуститесь в каюту».
Море прет им на грудь, фонтаны бьют над бушпритом, в рубке взрывается солнце… Скоро акустики сонаром нашаривают лодку, и он начинает преследование. Постепенно парочка смещается в центр тайфуна.
Преследуя подлодку, которой любые штормы выше рубки, вы идете не своим курсом и не способны развернуться против волны. Боковая качка страшна – корабль черпает бортом воду, три дня команда не спит и не ест. Подруга капитана, притороченная к койке ремнями, умирает.
Наконец стало спокойней, наконец перекусили. Однако русские развернули подлодку, и та, пройдя под днищем, обратным курсом снова погрузилась в тайфун. Не ели еще два дня.
И тут явилось спасение: от качки оборвался сонар, им пришлось вернуться. Сонар – это такая штука размером с авто и стоимостью два миллиона. Тишина. Из воды показались обрывки тросов: качка.
Благодаря Бога синими губами, подруга кэпа вдоль стены пробралась к гальюну.
Вторая история. Пришли на Багамы за мелким ремонтом. Встали к пирсу. Полдень. Команда предвкушает вечер в порту. Вдруг к тому же пирсу швартуется советский крейсер. Он выше в два раза.
Капитан отдает приказ, требующий от команды осмотрительности и приличного поведения. Русские матросы свешиваются с борта.
Смеркается. Огненный планктон всплывает над горизонтом. Американцы сходят на берег. Ночью они жестоко ссорятся с местной шантрапой, в результате чего ловят одного багамца, раздевают его донага и сажают в лодку без весел.
Сами продолжают увеселенье. Утром подымаются на борт, валятся спать. В полдень взвывает тревога. На борт ради мести проник тот самый багамец. Поднятая по тревоге команда наставила на него стволы.
Голый Тарзан бьет себя в грудь, кричит и плачет. На всё это сверху внимательно смотрит русский крейсер.
Его третья история была о том, как их корабль две недели крутился вокруг только что спущенного на воду первого советского авианосца «Киев».
Русские зачехлили все агрегаты и самолеты. Жизнь на палубе вымерла. И вот наконец американский корабль скрывается из перископа.
Застоявшаяся команда авианосца всё расчехляет и срочно начинает драить каждую заклепку. В этот момент с удалившегося корабля взлетает геликоптер и, вернувшись, снимает авианосец с двух облетов. Матросы с мокрой ветошью, регулировщики с флажками, с замком тормозной катапульты в руках, летчики в шлемах – злые, веселые, испуганные лица, открытые рты.
