Ходжа повернулся:
– Открывай «стакан», Зажим. Все, как в маляве написано.
Зажим метнул колючий взгляд в сторону одиночной камеры.
– А если…
– Нет, – замотал головой Ходжа. – Я не хочу под нож Доктора ложиться. Он ведь без башни. Ты хочешь? Я – нет. Помнишь, что он с Чебуреком сделал?! Его потом по частям хоронили.
Зажим с трудом сглотнул застрявший в глотке комок. То, что сотворили с Чебуреком, который посмел ослушаться Доктора, он помнил хорошо – несчастного привязали конечностями к четырем машинам, как в старину к лошадям, и разорвали.
– Надо идти всем вместе, – подытожил Ходжа.
Зажим, помедлив, с неохотой приблизился к «стакану». Глаза остановились на луже, образовавшейся на полу. Сквозь щели одиночной камеры продолжали падать капли. Изнутри было слышно, как кто-то хрипло дышит.
«Обоссалась, шлюха», – промелькнула у Зажима мысль, и отчего-то этот факт вызвал у него легкое возбуждение. Выбрав из связки ключей нужный, он сунул его в скважину.
Ходжа подошел к Носу:
– Вставай. Быстро! Идешь с нами.
Нос, звякнув наручниками, послушно поднялся на ноги. Его нижняя губа оттопырилась, десна блестела от скопившейся слюны. Глаза затуманены пленкой, словно он находился под воздействием наркотиков.
– Не вздумай шутить, утырок, – предупредил с угрозой Ходжа. Нос пялился на зэка с идиотской улыбкой, словно того вообще не существовало. С таким же успехом Ходжа мог что-то втолковывать скамейке, вмонтированной в пол автозака.
Между тем Зажим дважды повернул ключ, и стальная дверь «стакана» со скрипом отворилась. Зэка обдало духотой и прелой смесью из женского пота и мочи. Сквозь спутанные темные волосы на Зажима, моргая, безмолвно таращились распахнутые глаза.
– Вылазь, – скомандовал Зажим. Женщина не шевелилась, и тогда он протянул руку, бесцеремонно схватив ее за волосы. Рванул на себя, и незнакомка взвизгнула, ударившись головой о боковую стенку «стакана». На ней была мокрая от мочи серая юбка, засаленная блузка. Руки зэчки нервно мяли хлопчатобумажную косынку.
– У меня нет времени возиться с тобой, кобыла, – пропыхтел Зажим, выволакивая женщину наружу. Наклонившись к ней, зашептал прямо в ухо:
– Или ты идешь с нами, или останешься здесь. Только дохлой. Живой я тебя не оставлю.
Несколько секунд осужденная затравленно смотрела на Зажима, затем торопливо кивнула.
– Выходим, – приказал зэк. Сощурившись, он помахал в воздухе рукой, разгоняя струящийся сквозь щели дым.
– А ты чего расселся, мудило жирное? – рявкнул Ходжа, глядя на Саву. Грузный уголовник, кашляя, умоляюще сложил руки.
– Парни… – жалобно захныкал он. – Мужики, ну не надо…
– Мужики лес валят, – скривился Ходжа. – Встал, ущербное! Пошевеливайся! И так дышать нечем, кабина горит! Не ссы, Макар, я сам боюсь, хе-хе!
Сава снова заплакал, и женщина с удивлением повернула нечесаную голову в его сторону.
– Пожалуйста… У меня УДО… – взвыл Сава. – Я не могу… не скажу ничего, сукой буду!!! Мне же к сроку потом еще «пятерку» добавят!
Зажим грубо толкнул женщину к открытому люку. Едва удержавшись на ногах, она покорно засеменила к выходу и, пригнувшись, начала выбираться из автозака.
– Ходжа, проследи за ней, – бросил Зажим, и зэк, понятливо кивнув, схватил за локоть Носа.
– Пошли, шнобель, – ухмыльнулся он. Нос засмеялся, показав уголовнику грязно-серый язык.
Когда они тоже вылезли наружу, Зажим присел на корточки перед задыхающимся от кашля Савой.
– Не пойдешь? Тогда я закрою тебя здесь.
Сава ошеломленно поднял на уголовника глаза.
– Что?..
– То, валенок. И ты поджаришься, как кусок свинины. Жирной свинины, – подчеркнул Зажим.
– Зажим… ну зачем ты так? Вы можете просто уйти, а я выйду наружу и останусь тут! – выкрикнул Сава. – Притворюсь, что меня башкой шарахнуло и я ничего не помню!
Зажим покачал головой:
– Не катит, жирдяй. Или с нами, или ногами вперед, к бородатому старику на небо. А может, к черту. Я не собираюсь вставать у Доктора поперек дороги из-за такого мешка с дерьмом, как ты.
– Нас убьют, – шмыгнул носом Сава, и по его обвисло-грязным щекам потекли слезы, чертя светлые дорожки по чумазой коже.
Зажим поднялся на ноги.
– Когда твоя толстая жопа будет шкварчать, как сало на сковородке, ты вспомнишь мои слова, – сказал уголовник, кашляя. Закрыв рот рукавом, он стал вылезать из грузовика. – Пиши письма, валенок.
Сава в немом ступоре смотрел, как зэк постепенно исчезал в проеме люка, затем его прорвало, словно застарелый гнойник:
– Нет! Постой, Зажим!! Я с вами!!
Ничего не услышав в ответ, он торопливо пополз к выходу и высунулся наружу. В глаза мгновенно ударил солнечный свет, и он непроизвольно зажмурился. Открыв глаза, заелозил, проталкивая свое полное тело через отверстие.
– Хе-хе, Винни-Пух объявился! – заулюлюкал Ходжа. Он быстро обыскал труп водителя, рассовывая по карманам нехитрую добычу: триста рублей и зажигалку. – А мы каталися на бронекатере… Перевернулися к едроне матери… – гнусаво запел он. – Залупа синяя переливается… А раки красные за хер кусаю…
– Заткнись, – оборвал его Зажим, напряженно озираясь по сторонам. – Где… все?
– Тут никого нет, – ответил Ходжа, морща нос. – Видать, наши в чащу ушли.
Зажим посмотрел на Саву, который все никак не мог выбраться наружу. Его круглое, мясистое лицо в грязных разводах приняло испуганно-плаксивое выражение.
– Давай быстрей! – заорал уголовник, теряя терпение.
Сава прикусил губу. Клубы едкого дыма от горящей кабины, которые сухой ветер швырял ему в лицо рваными клочьями, приводил зэка в неописуемый ужас. Набрав в легкие воздуха, он, упершись руками в основание люка, изо всех сил рванулся вперед. Затрещала тюремная куртка, кожу обожгла боль, но дело сдвинулось с мертвой точки, и, наконец, мужчине удалось полностью выкарабкаться наружу.
Поднявшись на ноги, он с ужасом уставился на труп водителя-конвоира. Вместо головы – влажно-красный блин с белыми вкраплениями. Когда до сознания Савы дошло, что это не что иное, как осколки черепа, его внутренности скрутили спазмы.
Заметив это, Зажим усмехнулся. Шагнув вперед, он с силой ударил носком ботинка в бок Митрича. Тело мертвеца неохотно колыхнулось.
– Нечего глазеть, – сплюнул Зажим и, еще раз оглядевшись по сторонам, приказал:
– Быстро в лес.
Сава отвел взор, его всего мутило, и ему стоило громадных усилий не вывернуть свой желудок наизнанку. Неуклюже перебирая толстыми, как колонны, ногами, он кинулся к зеленеющей листве. Ходжа тащил женщину, вызволенную из одиночной камеры. Поначалу заключенная пыталась робко сопротивляться, но Ходжа отвесил ей хлесткую пощечину, и та притихла.
