Достав из внутреннего кармана баночку с нашатырным спиртом, Дикий сунул его под нос «грибу» с червивой щекой. Голова человека вздрогнула, мерно колыхнулись края «шляпки».
Дикий ухмыльнулся:
– Доброе утро, волнушка.
Мужчина что-то бессвязно пробормотал, и ухмылка Дикого стала шире.
– Я нашел в лесу грибочки, – негромко запел он. – Прям у пня… у самой кочки. На меня они смотрели и в корзиночку хотели. Все волнушки я собрал…
[25]
Мужчина застонал, разевая рот, словно выброшенная на берег рыба. Зажим уставился на него словно под воздействием гипноза. То, что он увидел, выходило за рамки разумного. Лицо «гриба» шевелилось.
«Этого… не может быть. Как он еще жив?!»
На щеке незнакомца ширилась громадная дыра размером с кулак, окруженная лохмотьями плоти. На гниющей коже кишели белые личинки, отчего со стороны казалось, что левая сторона лица жила от тела мужчины отдельной жизнью, жуткой и вселяющей первобытный ужас тем, кто лицезрел это.
– Ау!
Дикий потряс «волнушку» за плечо. «Гриб» открыл глаза, непонимающе уставившись на егеря. Кожа незнакомца на лице была дряблой и бледной, как рыбье брюхо.
– Просыпайся, дружок, – бодро заговорил Дикий. Зачерпнув каши, он поднес половник под нос «волнушки». Мужчина послушно открыл рот, заглатывая слипшиеся комки сваренного геркулеса.
– За маму. За папу, – бубнил Дикий.
Непрожеванная каша выползла из дыры на щеке блестящей губчатой массой. Мужчина закашлялся.
– Экий ты неуклюжий, – с добродушным видом покачал головой Дикий. Он вытер подбородок «гриба» и снова опустил половник в кастрюлю.
Краем уха Зажим слышал звуки рвоты.
«Наверное, Ходжа, – словно в трансе подумал зэк. На лбу выступила испарина. – Вот и твоя каша вылезла наружу, дурак. Как у этого неудачника с дыркой…»
Дикий заметил оцепеневший взгляд Зажима и пояснил:
– Это червивая «волнушка». От нее уже плохо пахнет, но если аккуратно срезать плохие места, грибок вполне пригоден к употреблению. Ну, дружочек! Ам-ам.
«Гриб», словно робот, разинул рот, и Дикий впихнул туда очередную порцию каши. Челюсти мужчины начали мерно пережевывать пищу, большая часть которой все так же выползала наружу через разверстую рану.
Зажим икнул, отворачиваясь, и тут же столкнулся взглядом с Савой.
Толстый зэк сидел на диване, в упор разглядывая «грибы». Руки мужчины покоились на коленях. Издалека его можно было принять за манекен.
– Прости, Сава, – только и смог вымолвить Зажим. Сава неожиданно стал расплываться, как если бы Зажим смотрел на него под водой, и уголовник не сразу сообразил, что он плачет. – Прости.
Вздохнув, Сава откинулся на спинку дивана.
«Он специально поставил диван. Этот гребаный псих специально поставил диван, – захлебываясь от возбуждения, зашептал внутренний голос. – Это кино! Эти стукнутые будут сидеть и смотреть, как вы медленно подыхаете… как вы медленно сходите с ума. Как вы…»
– Заткнись! – рявкнул Зажим, заглушая ненавистный голос.
Тщедушное тело Ходжи продолжали скручивать спазмы. Его все еще рвало, но уже желчью, поскольку наспех проглоченная им каша уже давно была извергнута наружу.
Дикий засмеялся.
– …И домой с собою взял. Вкусные грибочки. Выросли у кочки… – сказал он, подмигнув Зажиму. – Не передумал, мокруха? Мокруха еловая, елда дубовая, хе-хе.
Только усилием воли Зажим удержался от резкого ответа. Слишком сильно еще болела грудь, которую сдавливал плоскогубцами Дикий. Но… вместе с тем мысли о раздавленном соске растворялись, уходя в тень, как только его взгляд натыкался на лицо соседа-«волнушки», которое заживо поедали черви.
Ходжа притих. Он бессильно опустил голову в выблеванное им месиво, тихонько поскуливая.
– Ну а теперь очередь лисички! – объявил Дикий. Погладив по «шляпке» мужчину с изувеченной щекой, он подсел к женщине.
– Просыпйся, сладенькая, – проворковал он. Наклонившись ниже, егерь приподнял край желтой «шляпки» и чмокнул женщину в нос. Черты лица незнакомки были заостренными, будто на костяной каркас с трудом натянули пергаментную кожу, которая грозилась лопнуть от любого неосторожного движения.
– Эй, солнышко, – проникновенно позвал Дикий. – Ку-ку. Просыпайся. А не то твоя чудесная головка будет болеть. Так долго спать вредно для здоровья.
Женщина не шелохнулась. Некоторое время Дикий озадаченно взирал на нее, затем, откашлявшись, начал очередное стихотворение.
У пенька сидят сестрички,
Ярко-рыжие лисички…
Вы подумали, зверьки?
Это лишь всего грибки!
[26]
Егерь читал с выражением, чуть прикрыв веки, словно визуально представляя себе описываемую картинку.
Соберем грибы в лукошко,
Жарить будем их с картошкой,
А съедим – тогда опять
Пойдем в лес их собирать…
Голова женщины шевельнулась. Дыхание незнакомки было быстрым и прерывистым, словно она только что пробежала стометровку.
– И ладно, – улыбнулся Дикий, вставая. – Значит, сегодня без обеда.
Неторопливо переставляя ноги, он направился к мужчине, закопанному слева от Зажима. Только сейчас зэк обратил внимание, что «грибы» располагались в форме полукруга.
– Привет, дружище, – обратился егерь к пленнику. – Как ты?
«Гриб» неожиданно хихикнул, поднимая голову.
– Выходи… грибной народ, – проскрипел он. – На веселый хоровод.
Дикий залился каркающим смехом.
– Видишь, Сава, – сказал он, не оборачиваясь к зэку. – Какие я таланты собрал. Правда, раньше его репертуар был значительно шире. Как минимум пять стишков знал. Теперь только один помнит, но зато знает его назубок. Да, боровичок? Кушать будем? Ам-ам?
«Гриб» ничего не ответил, но рот открыл с готовностью.
«Твою мать. Так это и есть Доктор?!»
Зажим не мог поверить своим глазам. Этот высохший, бледный как смерть старик с ввалившимися глазами – Доктор?! Авторитетный вор, по одному лишь небрежному жесту которого весь город мог захлебнуться кровью?!
– Вы должны быть снисходительными к нему. Боровик здесь главный старожил, – важно произнес Дикий. – Как говорится, уникальный был старик – на елде носил парик.
Указав половником в сторону трупа, который заканчивал «грибную поляну», он прибавил:
– Ну, не считая груздя. Это тот, что покорежил мой прожектор. Он, как я говорил, уже созрел.
