По телу Ходжи прошла волна оргазма, и он, замерев, распластался на безвольном теле несчастной. Его тощая, покрытая шрамами спина блестела от пота.
– Слазь, – приказал Зажим, снимая с себя рубашку в грязных разводах.
Улыбка, игравшая на лице Носа, стала еще шире.
– Мне оставиф хоть немного, Зажим? – мягко спросил он.
– Не знаю, – буркнул Зажим, наваливаясь на женщину. Она всхлипнула.
Нос, казалось, удовлетворился ответом. Неожиданно он разинул рот и, протянув руку, не спеша прошелся подушечками пальцев по уродливым обломкам зубов, словно проверяя их на прочность.
* * *
Веки мужчины задрожали, словно крылья умирающего на свече мотылька. Сава открыл глаза, невидяще уставившись в темноту. Пошевелил пальцами на руках, вроде все цело. После этого он попытался приподнять налитую свинцом голову. Мгновенно вспыхнула боль, вспарывая мозг, словно консервным ножом, и беглый зэк издал протяжный стон.
Пахло перегаром, остатками консервов и немытыми телами. Наверху, завывая, шумел ветер, шелестя листвой.
Наконец Саве удалось подтащить свое тело к стенке землянки, и он, помогая себе ногами, сел. Покрутил головой. Единственный источник света – тусклый фонарь, лежащий возле ног Зажима, луч которого был направлен в сторону выхода. Вероятно, его попросту забыли выключить.
И тут Сава все вспомнил.
Все, начиная с того момента, как автозак перевернулся, вплоть до того, как Зажим начал избивать его. По телу ужом заскользила судорога, и он скрипнул зубами. А он-то считал все происходящее сном!
«Они изнасиловали ее».
Эта мысль выплыла на поверхность сознания, словно крошечный пузырек воздуха, и Сава медленно повернул голову, выискивая несчастную женщину. Однако все, что ему удалось разглядеть, – неясные силуэты лежащих вповалку тел. Кто-то храпел, один из зэков постоянно вертелся, что-то бессвязно бормоча во сне, но ее не было видно.
Закряхтев, Сава потянулся к фонарю.
– Мы помчимся… в заоблачную даль
[16], – внезапно услышал он хриплый шепот позади себя и чуть не подскочил от неожиданности.
– Мимо… гаснущих звезд… На небосклоне…
Голос затрепетал, и Сава почувствовал, как его сердце подскочило куда-то вверх.
Это она.
Она.
Что они с ней сделали?!
– Эй, – тихо позвал он.
Женщина не отозвалась. Вздохнув, она продолжила все тем же монотонно-хрипловатым голосом:
– К нам неслышно… опустится звезда.
Речь давалась ей с трудом, словно каждое слово было плотным комком, облепленным стеклянной крошкой. Сава протянул руку, пальцы коснулись корпуса фонаря. Он был прохладным.
– И ромашкой…
Она вздохнула и издала короткий смешок:
– …останется в ладони…
Стиснув в руке фонарь, Сава посветил на спящих.
Вот Ходжа, укрывшийся ветхим одеялом, нервно вздрагивающий при каждом вздохе. Зажим спал на спине, разбросав в стороны свои громадные руки, и громко храпел. Ярко-желтый луч остановился на третьем уголовнике, и рука Савы дрогнула, едва не выронив фонарь.
Нос не лежал, а сидел, прислонившись спиной к стене землянки, и, ухмыляясь, смотрел прямо на него. Его глаза были полуприкрыты, из-под бледных век мерцали холодные монетки. Губы и подбородок уголовника были вымазаны темно-красным. Саве почему-то совершенно не хотелось знать о происхождении этих пятен, хотя и дураку было ясно, что это запекшаяся кровь.
Нос дышал ровно и размеренно, и лишь спустя пару секунд до оторопевшего Савы дошло, что зэк спит с открытыми глазами.
«Кровь. У него на губах кровь».
Эти слова застучали у него в висках тяжеленным молотом, причиняя новую боль.
– Что… ты сделал? – с трудом выплевывая слова, проговорил Сава.
Нос хранил молчание.
Медленно, как в замедленной съемке, Сава повернулся на звук женского голоса. Дрожащий и подпрыгивающий луч фонаря наконец сфокусировался на очертаниях тела уголовницы.
Она все еще была голой, и в горле Савы застрял комок. Он пополз к несчастной, молясь про себя.
– Облака… – снова забормотала женщина, раздвинув ноги. – Белогривые… лошадки…
– Эй, – шепотом позвал Сава. Вздохнув, он направил луч в лицо женщины и едва не закричал.
– Облака… что вы мчитесь…
Она снова вздохнула.
– Без оглядки…
«Боже, боже… что они с ней сделали!..»
Сава подполз ближе, с ужасом глядя на кусок губы, свисающий рваным лоскутом. В левой щеке зияла дырка, сквозь которую поблескивали зубы.
Луч медленно пополз вниз, освещая обнаженное тело. На шее краснел распухший укус, одна залитая кровью грудь была без соска. Живот, бедра, плечи – все покрыто кровоточащими ссадинами.
– Не смотрите вы, пожалуйста, – продолжала женщина, неотрывно глядя в одну точку. – Свысока. А по небу прокатите нас…
– Не надо, – попросил Сава.
– Прокатите нас, – повторила женщина, будто не слыша зэка. – Облака.
Нащупав одеяло, Сава трясущимися руками укрыл несчастную.
«Прости. Но это единственное, что я могу сделать», – подумал он в смятении.
– Облака, – снова произнесла женщина. – Зэня?
– Все… – Сава почувствовал, как его глаза повлажнели от слез. – Все будет хорошо. Мне очень жаль.
– Домой, – очень тихо произнесла женщина. – Зэня, домой.
– Конечно. Домой.
Сава беззвучно плакал. Укрыв ее одеялом, он машинально гладил ноги женщины.
– Облака… белогривые…
– Не надо, – взмолился он. – А то они снова проснутся.
– Без оглядки, – устало произнесла женщина и вдруг тихо засмеялась. – Скоро домой. Да?
– Да, – выдавил из себя Сава.
Помедлив, он пополз к Ходже и осторожно потряс его за плечо. Зэк что-то пробубнил, натянув одеяло на голову.
– Ходжа… проснись, – проговорил Сава. Ходжа вытянулся, затем, не снимая одеяла с головы, проскрежетал:
– Какого рожна, Сава? В глаз хочешь?
– Ходжа…
– Мало тебе Зажим вхерачил? Так я добавлю.
– Ходжа, пожалуйста…
Уголовник сбросил с себя одеяло и резко поднялся, взъерошенный и разозленный.
– Че надо, валенок? – прошипел он.
– Ходжа, он чуть не убил ее.
– Кто? – раздраженно спросил зэк. – Кого убил, придурок?
