– Защищаешь? – рассеянно усмехнулась Анея, думая явно о чем-то другом. – Ну и славно. Вот что, дорогие мои. Добра, сестрица моя милая, будет с травами возиться-заниматься, вам тут делать пока нечего. Отправляйтесь к перевалу, моими глазами и ушами станете. Со словом моим пойдёте. – Она закряхтела, приподнимаясь. – Больно будет, но ничего, потерпите.
Анея Вольховна протянула руку. Пальцы слегка подрагивали, а тонкие губы кривились. Дух старой волшебницы крепче и стали, и камня, а вот плоть уже подводит…
Таньша невольно закусила губу, подалась назад. Госпожа Старшая заметила.
– Прости, Волчик, но потерпеть придётся. Это побольнее, чем мой ремень.
* * *
– Матушка Анея, матушка Анея! Прости меня, сущеглупую, едва не забыла!
– Не придумывай, Волчик, сама себе имён. Никакая ты не сущеглупая; говори лучше, о чём вспомнила?
– Головы на частоколе-то, матушка, чего удумали… – И Таньша торопливо принялась пересказывать старой чародейке услышанное от голов.
– Да уж, и в самом деле «чего удумали»! – усмехнулась та, дослушав. – Тела им подавай, хитрецы!
– Неужто ты и такое можешь, матушка?
Анея Вольховна плотно сжала сухие губы.
– Может, и могу. Да только это надо к тем Зверям идти, что силами живыми и мёртвыми ведают. Ко Врану Великому в первую очередь. Жуткое это колдовство, Волка, если б не так – разве ж не помогала бы я нашим раненым прежде всего?..
Таньша широко раскрыла глазищи:
– Матушка… так то ж сказки, про мёртвую воду да про живую… Целители много чего могут, но тела погибшие к головам живым пришивать?!
Анея Вольховна отвела взгляд.
– Думала я про это. Сколько наших воинов спасти бы сумела! Ан не выходит, тут и, как смерть, безжалостной быть нужно, и, как любовь, милосердной. Тяжко дело это, Таньша, Волчик мой. И головы есть, а всё не взяться. Есть, миленькая, такие чары, что, раз начав, уже не остановишься. И Звери разные есть, сама ведь тоже знаешь. Поэтому, – она вздохнула, – оставим это. Головы вот сохраняю, сидят они у меня на кольях, конечно, но ни жара, ни холод их не мучают, и голод с жаждою тоже. Хотя иных и следовало бы, по делам-то ихним!.. А тела им приделывать – не-ет, другое сейчас нужно, совсем другое…
Но Таньша могла бы поклясться, что старая волшебница что-то задумала, уж слишком характерен был её прищур, слишком размеренна речь и слишком отстранён взгляд.
– Отправляйтесь, отправляйтесь, не мешкайте! – словно почувствовав, строго зыркнула вдруг Анея Вольховна, для острастки погрозив Таньше сухим тонким пальцем. – Не мешкайте, а мы тут пока с Доброй зельеварением займёмся…
* * *
Леса гудели. От корня к корню, от ствола к стволу, через шелест листвы, через тревожный клёкот взлетавших птиц – по чащам катилась недобрая весть.
Волка и Всеслав замерли, не люди – вновь звери, огромные, могучие и бесшумные. Полпути от дома Анеи Вольховны до перевала покрыли они, когда лесная пуща взволновалась, словно морская гладь под свежим ветром.
Оборотни замерли.
Они уже знали, что случилось, но, как водится, не могли поверить.
Опоздали. Королевство начало куда раньше, чем можно было подумать, чем решили бы даже они сами, совсем недавно проходя, подобно игле сквозь ткань, через его боевые порядки.
Кто-то из генералов Её Величества оказался куда умнее, чем того хотелось бы.
– Матушка Анея, – Таньша перекинулась, брат целомудренно отвернулся. – Лес заговорил, взволновался. Птица взлетела, зверь бежит. Див кличет сверху дерева…
[14]
Волка замерла, словно прислушиваясь к чему-то.
– Да, матушка, – сказала со смирением. – Доберёмся, своими глазами увидим. Дива разъясним, всё поняла.
– Ноги в руки? – мрачно сказал Медведь.
– Ноги в руки, – кивнула сестра. – Анея Вольховна сама всё видеть желает. Нас, говорит, они с Добронегой Вольховной у перевала найдут. А дива этого надо разъяснить!
– Зачем? – изумился Всеслав. – Кличет себе и кличет, никому не мешает, напротив, нам весть подаёт…
– Вот Старшая тоже сказала, что подаёт, да только не нам. – Таньша озабоченно оглядывалась.
– Не нам? – Медведь аж рот разинул. – А кому ж тогда? Кто из имперских его услыхать может?
– Видать, может – те же видящие, – бросила сестра. – Перекидываемся, братец! Отыщем этого крикуна и разъясним!
Медведь следовал за Волкой, ничего не понимая. Див, ну так на то он и див. Мелкая лесная нечисть, прячется по дуплам, строит порой гнёзда на вершинах деревьев, вредит в малостях, но чтобы подавать весть врагам?
Он отдал инициативу сестре. Таньша справится с поиском куда лучше его самого – а вот как настанет пора «разъяснить» этого самого дива, вот тут уже придёт его очередь.
Волки, как известно, умеют многое, но только не лазать по деревьям.
Таньша какое-то время петляла по глухим оврагам, уклонившись ближе к предгорьям, потом вдруг резко повернула на юг, перешла на стремительный бег, так что Медведь едва поспевал.
А потом вервольфа резко встала как вкопанная перед высокой и мрачной купой кедров. Настоящие исполины, несмотря на извечную любовь кедра к простору, переплелись ветвями, образовав непроницаемую завесу.
Дивово гнездо. Старое, обжитое, возведённое, похоже, в незапамятные времена.
Волка выразительно мотнула головой. Взбирайся, мол, медведик.
Да, волки по деревьям не лазают…
Когти впиваются в кору, могучие лапы с обманчивой лёгкостью поднимают многопудовое тело вверх по стволу. Да, вот так всегда – разъяснять всяческих дивов приходится ему, медведю.
Сестрица осталась внизу, смотрит, чуть склонив голову. Ну, смотри, смотри, я этого дива тебе скину, тебе велели, ты и дело довершай с этим самым «разъяснением».
Медведь плечами раздвинул ветви. О, да здесь и впрямь настоящее гнездо навроде птичьего, только куда больше. Даже идти можно такому тяжёлому зверю, как он.
В гнезде было темно, плохо пахло: дивы – охотники, ловят и едят всё мелкое, шевелящееся, и тем напоминают сов.
Вокруг царил полумрак и ещё едва ощутимый привкус магии. Нечисть – она нечисть и есть. И зачем этот див понадобился Анее Вольховне?
Самого дива не видно, эти создания замечательно умеют прятаться. Но, с другой стороны, и из своего гнезда обычно не уходят, словно привязаны. А добычу приманивают.
Там, впереди, в самом глухом месте, где глубока тень, отбрасываемая густо сплетшимися ветвями…
