– После отравления он выглядел еще хуже, – замечает Брудж.
– Ты что, отравился? – спрашивает Кейт. Уиллем кивает.
– Несвежее мясо? Так и знала!
– Как только ты меня высадила, мне сразу и поплохело, – жалуется Уиллем.
– Почему ты мне не позвонил? – сокрушается Кейт.
– Я позвонил маме, в Индию, и именно поэтому я туда и полетел, так что в данном случае отравление сыграло мне на пользу.
Болезнь приводит к исцелению. И снова извечный антагонизм.
– По крайней мере, в конце концов оказалось, что это было к лучшему, потому что та поездка в Мексику была просто катастрофой, – говорит Брудж. – На той новогодней вечеринке ты выглядел таким разбитым, Вилли.
– Вовсе нет!
– Еще как. Вокруг тебя девушки обвивались, а тебе было наплевать. К тому же потом у тебя и вовсе ботинки сперли. – Брудж оглядывает присутствующих. – Там была куча обуви!
Волосы на затылке Эллисон встают дыбом.
– Что, прости? – переспрашивает она.
– Мы пошли на пляж, там, в Мексике. В сам Новый год, – рассказывает Брудж.
– С кучей обуви? – интересуется Эллисон.
– Да, – пожимает плечами Брудж.
– И там играла испанская регги-группа? «Tabula rasa»? – спрашивает Эллисон.
В кафе шумно, но на мгновение наступает тишина, потому что Эллисон и Уиллем смотрят друг на друга и снова ощущают нечто, что они уже однажды поняли.
– Ты был там, – шепчет Эллисон.
– И ты тоже, – говорит Уиллем.
– Вы оба были на одной вечеринке, – ошарашенно произносит Брудж. Он качает головой. – Я отказываюсь даже считать, насколько малы были шансы, что вы вот так можете встретиться. Уму непостижимо.
Эллисон мечтала о нем в ту ночь. Но решила, что выдает желаемое за действительное. Бредит, выдумывает.
И Уиллем тоже мечтал о ней. Тогда, купаясь в море, он знал, что она близко, но и предположить не мог, насколько.
– Поверить не могу, что вы оба были на той вечеринке! – говорит Хенк. – Забавно, что вы не встретились.
Кейт и Вольфганг только познакомились, но по какой-то причине внимательно смотрят друг на друга.
– Может, они просто не были готовы обрести любовь, – начинает Вольфганг.
– И поэтому друг друга не нашли, – заканчивает Кейт.
– Это не имеет никакого смысла, – бубнит Уилл.
Только даже живущий по математическим принципам аналитик и прагматик Уилл в глубине души понимает, что смысл есть, и еще какой.
Вечер продолжается. Друзья кувшинами пьют пиво. Опустошают бутылки вина. От темы «Эллисон-Уиллем» все переходят к обсуждению вещей более прозаичных. Футбол. Погода. Уинстон и Рен не знают, чем завтра заняться, и все бросаются предлагать варианты. Эллисон же старается не думать о завтрашнем дне и о том, что ей придется уехать.
Это не так сложно, потому что последний час Уиллем, опустив руку под стол, гладил родинку на ее запястье. (Эллисон никогда не знала, что на ее руке так много нервных окончаний. Девушка обмякла и расслабилась. И не стала ни о чем думать, кроме как о пальцах Уиллема, своем запястье и, пожалуй, о других уголках ее тела, которые она хотела бы, чтобы пальцы Уиллема исследовали. Обе ее ноги обхватывают правую лодыжку Уиллема. Эллисон не знает, чего ему стоит не сойти с ума от этого прикосновения.)
Первым покидает вечеринку Вольфганг. Завтра у него рабочий день. Начинается он не совсем уж спозаранку, потому что это воскресенье, но довольно рано. На прощание он целует Эллисон в щеку.
– Мне кажется, мы еще увидимся.
– Мне тоже, – говорит Эллисон. У нее действительно есть ощущение, что она непременно вернется в Амстердам. Придется работать в две смены в кафе Финли на каникулах и найти подработку в университетском городке, чтобы скопить на билет. От одной мысли о возвращении домой внутри Эллисон все трепещет, и думать о том, что следующая их встреча произойдет лишь через год – невыносимо. И Эллисон не думает об этом. Она просто концентрируется на своем запястье, на тех кругах, которые рисуют на нем пальцы Уиллема, на импульсах, расходящихся от его прикосновения, словно волны от брошенного в пруд камешка.
Кейт и Дэвид, которые уже успели хорошенько пообниматься, решают последовать примеру Вольфганга и тоже встают. Поспешно со всеми прощаются.
Перед тем как уйти, Кейт говорит Уиллему:
– Я свяжусь с тобой в понедельник. Нужно начать собирать документы для твоей визы, но мы попробуем ускорить процесс, так что, вероятно, ты сможешь приехать уже в октябре.
– Разумеется, – добавляет Дэвид.
Со вчерашнего дня Уиллем знал, еще даже до того, как спросил Кейт, может ли вступить в «Ruckus», что это его судьба, что это произойдет, но теперь, когда Дэвид с таким энтузиазмом поддержал эту мысль, мечта наконец стала явью.
– Документы для визы? – спрашивает Уилл друзей, когда Кейт и Дэвид уже ушли.
– Для туристических поездок в Штаты жителям Нидерландов визы не нужны, – добавляет он.
В этот момент Эллисон вдруг возвращается к реальности из своего состояния блаженной неги (возможно потому, что Уиллем прекращает ласкать ее запястье).
Уиллем никому еще не успел рассказать о своей актерской стипендии в «Ruckus», ни друзьям, с которыми он больше не сможет видеться, ни Эллисон, для которой его отъезд будет иметь последствия другого характера. Может быть, поэтому он сейчас так нервничает. Он не знает, как отреагирует Эллисон. Уиллему не хочется ставить ее перед фактом. Но учеба в США дарит ему надежду. (А надежды у него, конечно, есть, особенно теперь, когда он знает, что они с Эллисон будут в одной стране, но одно дело надеяться, а другое – ждать.)
Уиллем не понимает, насколько все напряжены, пока Брудж не произносит:
– Что все это значит, Вилли?
– А-а-а, ничего. Нет, не ничего. Что-то очень важное на самом деле, – говорит Уиллем.
Нетерпение отражается на лицах присутствующих, даже Рен и Уинстона, с которыми Уиллем до этого вечера даже не был знаком.
– У Кейт и Дэвида в Нью-Йорке своя театральная компания, и они предложили мне стипендию, – заканчивает он.
– Что? – удивляется Хенк.
– Я буду обучаться мастерству, строить декорации, делать все, что требуется, и в конце концов, может быть, меня выпустят на сцену. Они ставят пьесы Шекспира.
Уиллем поворачивается к Эллисон:
– Прости, я забыл тебе рассказать.
Он забыл обо всем. Он был слишком напуган. И сейчас слишком напуган. Зловещая тишина, которая повисла над столом, ситуацию лишь ухудшает. Как и то, что Эллисон убрала свои ноги с его лодыжки.
Может быть, у них просто разный ритм, разные цели? Может, если для него это хорошая новость, повод надеяться, то для нее это не так?
