Василий шумно дышал, кожа его побледнела до серости, губы казались черными полосками, чернота залегла вокруг глаз. Отец Зосима в какой-то момент понял, что плачет. Он выслушал исповедь, очень короткую – у новенького не было сил на подробности.
После причастия заплесневелым, засохшим хлебом и затхлой водой причащенный посмотрел на священника:
– Жаль, не увидеть мне ни Маши, ни детей… ни друзей.
– Я передам им, что вы поминали их. Если смогу, – пообещал священник.
Василий посмотрел на него гаснущим, но все еще ясным взором:
– Вы сможете. У вас вода становится кровью Христовой. Пусть скажут Вите, что я знаю… он поймет.
– Я передам, – повторил священник, держа заключенного Василия за руку. Вскоре он понял, что пульса под его пальцами нет.
* * *
Неброское приземистое здание стояло в еловом лесу. Всматриваясь в темноту за окном, когда машина задержалась у небольшого домика охраны, Спиридонов увидел только лес и ровную, как стрела, новую дорогу, скудно освещенную редкими фонарями. Заехав на территорию, машина, чуть прокатившись, остановилась на площадке рядом с невзрачным строением.
Во дворе его встречал Власик. Спиридонов впервые видел его в форме и впервые, несмотря на неяркое освещение, заметил седину у него на висках.
– Идемте, я проведу вас, – сказал Власик, пожав ему руку. Спиридонов пошел за ним. «Так Данте шел за Вергилием», – стукнуло ему в голову. Окружавший их полумрак дополнял ассоциацию с прогулкой по кругам ада.
Через веранду и крохотный тамбур они попали в просторную прихожую, облицованную светлым деревом. Простая вешалка во всю стену, ростовое зеркало и несколько тумбочек составляли всю ее обстановку.
– Подождите здесь, – лаконично уронил Власик. – Я узнаю у Хозяина, можно ли…
Спиридонов кивнул, и Власик исчез за дверями слева, оставив посетителя разглядывать замысловатый узор на ковре. Этот ковер, пожалуй, был единственным предметом роскоши в доме, все остальное было стандартным: люстры, ковровые дорожки – все, как в любом советском учреждении…
Дверь беззвучно открылась, и на пороге появился Власик.
– Проходите, Виктор Афанасьевич, – пригласил он и посторонился.
Спиридонов вошел в просторный, по-спартански скупо обставленный кабинет. Кабинет Менжинского в сравнении с этим смотрелся богаче. Сталин сидел за большим канцелярским столом с зеленым сукном, на стуле с высокой спинкой. Сидел вполоборота к вошедшему и был занят тем, что набивал трубку.
– Проходите, Виктор Афанасьевич, – неторопливо проговорил он с небольшим грузинским акцентом. – Закуривайте, я слыхал, вы заядлый курильщик.
Закурить Спиридонову было просто необходимо. Такого нервного напряжения он не испытывал никогда в жизни. Доставая из кармана пачку, он заметил, что у него дрожат руки.
– Иосиф Виссарионович, я к вам по очень срочному делу… – начал было он, стараясь сохранять ровный, спокойный тон.
– Вы по поводу Ощепкова, – сказал Сталин, раскуривая трубку. – Вынужден вас огорчить: мне бы очень хотелось помочь вам, но я не могу.
Он повернул лицо к Спиридонову и передвинул пепельницу в его направлении.
– Сядьте, Виктор Афанасьевич, и выслушайте меня.
Спиридонов был настроен сражаться, идти в этой борьбе до конца, но после слов Сталина послушно сел и приготовился слушать. Нет, от борьбы он не отказался. Просто решил, что, узнав аргументы вождя, лучше найдет слова, чтобы его убедить.
– Обывателю кажется, – заговорил генеральный секретарь, – что Сталин всемогущий. Если Сталин повелит, все сразу же побегут исполнять. Хорошо, что есть такое мнение – когда в народе разброд и приказы сверху исполняют с оглядкой, толку не будет. Как в воинской части, где нет абсолютного доверия командиру.
Он помолчал, Спиридонов ждал, что он будет говорить дальше.
– А Сталин не может решать все за всех. Сталин сам подчиняется нормам советской законности, Конституции, партийной дисциплины. Вы думаете, мне неизвестны художества Ежова, его выходки? Мне известно куда больше, чем вам. Вы думаете, Ежов – опьяневший от крови и власти маньяк, которому нравится мучить и убивать? Отчасти да, это так. Но у Ежова куда более далеко идущие планы. Он пытается захватить под себя максимально много власти, чтобы потом заграбастать ее целиком. Какое место в планах Ежова занимает товарищ Сталин? Место мишени. Коля спит и видит, как задушит меня подушкой или еще что-нибудь в этом роде. Спросите: так почему товарищ Сталин не снимет Ежова, не укоротит ему руки? Потому что еще не время.
Он еще помолчал. Спиридонов набрался терпения.
– Виктор Афанасьевич, в нашей партии Ежовых много. Коля просто самый удачливый. Но когда начинаешь рубить головы этой гидры, на месте одной вырастают три. Какой же выход? А выход простой. Пусть эти головы перегрызутся между собой…
Он улыбнулся в усы.
– Да, при этом погибнут люди. В том числе совершенно невинные, как этот ваш Ощепков. Мне очень жаль каждого. Где это возможно, я не утверждаю приговоры, смягчаю их, даже подписываю помилование.
– Почему же вы не хотите этого сделать для Ощепкова? – не удержался Спиридонов.
– Повторяю, Виктор Афанасьевич, это не в моей власти, – ответил Сталин. – Власть очень странная штука… Пока ее нет у тебя, она вожделенная, как прекраснейшая из женщин. Но когда ты ее получаешь, если у тебя есть хотя бы огрызок души, ты понимаешь, что попал в ад. Ты вынужден делать то, чего не хочешь, вершить чьи-то судьбы, судьбы людей, групп, целых народов. И ты видишь, что твои решения не всегда справедливы. Точнее, не так. Они справедливы в общем, но в частности почти всегда кому-то незаслуженно причиняют боль. Но самое страшное даже не в этом.
– А в чем? – одними губами спросил Спиридонов, но Сталин услышал.
– Отвечу… Страшно то, что власть человека не может быть абсолютной. Всегда есть то, что вне твоего контроля, что тебе неподвластно. Твои подчиненные совершают ошибки или же преступления, но вина – на тебе. Если осел, за которым плохо следили, взбесится и убьет человека, осла, конечно, тоже убьют, но судить-то будут хозяина. И найдутся, уже находятся, в белоэмигрантской среде например, те, кто скажет: товарищ Сталин маньяк. Товарищ Сталин виновен в массовых казнях, как они говорят, репрэссиях… А товарищ Сталин не знает, чем им возразить, хотя с приходом к власти всеми силами старается остановить то, что наворотили его соратники. А ему еще и палки суют в колеса.
Он пыхнул трубкой и медленно выпустил облачко пахучего дыма. Больше вопросов ему Спиридонов не задавал.
– Простите, я отклонился от темы, – заговорил вождь через минуту. – Но закончу мысль… Власть человека никогда не может быть абсолютной. Есть кое-что, что не в нашей и ни в чьей власти. Саркома легкого, например. Девушка, случайно разлившая масло на трамвайной остановке… или больное сердце.
