Учитель не счел нужным понижать голос и ответил, слегка приподняв подбородок:
– Не вижу смысла учить чему-то рюси. Они не способны к искусству дзюудзюцу.
– А вы способны их научить? – ровным тоном спросил Фудзиюки.
Наш учитель вскочил на ноги:
– Не меньше, чем вы, Фудзиюки-сама. Были бы вы здоровы…
– Считайте, что я здоров, – ответил Фудзиюки, поклонился моему учителю и сказал: – Аси гурума
[24] – пожалуй, самый простой из бросков аси вадза
[25]. Его можно блокировать сразу несколькими способами…
Ощепков замолчал на секунду, Спиридонов терпеливо ждал продолжения.
– …и я ожидал, что ваш способный учитель продемонстрирует нам хоть один из них, – подытожил Фудзиюки, когда мой учитель оказался на татами, – но он, вероятно, был не в настроении или сильно жалел бедного старого Фудзиюки.
Спиридонов вспомнил свое знаменитое падение в ночь после Цусимы и кивнул, заметив, что улыбается. Да, Фудзиюки был именно таким. Невозмутимо спокойным, вежливым тайфуном…
Ощепков продолжал:
– Он помог моему учителю встать. Тот выглядел ошарашенно, но, к чести сказать, не стал ничего предпринимать, только сказал: «Фудзиюки-сэнсэй имеет высший дан Кодокана, и мне стыдно, что я хвалился своими способностями в присутствии такого мастера».
Фудзиюки улыбался и молчал, глядя на нас. А потом указал на меня и поманил рукой:
– Подойди, мальчик.
Я встал, подошел, поклонился… Он велел мне встать в позицию. Я встал, хоть и с определенным трудом, да и вышло у меня это не столь красиво, как у других, не говоря уж о Каминаге.
– Неплохо, – сказал Фудзиюки. – Но надо поработать над устойчивостью. Стоя так, вы раскрываетесь для любого захвата под колени, особенно если учесть, что ваши соперники будут всегда ниже ростом.
– Фудзиюки-сама, но ведь он стоит совсем не так, как положено! – возмутился мой учитель.
– Возможно, Кано-сэнсэй и не одобрил бы такое, – согласился с ним Фудзиюки, – но мальчик – европеец, и его позиции будут отличаться от наших. У него тело устроено несколько иначе. Впрочем, – обратился он ко мне, – вам придется научиться устойчиво стоять и в японских позициях. Если, конечно, вы хотите постигать дзюудо дальше.
Я закивал так энергично, что едва действительно не потерял равновесие.
– Фудзиюки-сама, при всем моем уважении к вашим сединам… – зашипел мой учитель.
– Оставьте, дорогой друг, – прервал его Фудзиюки. – Какое там уважение, вы корежите значение этого слова почище любого гайцзына. Вы пришли в дом Никорай, едите его хлеб и берете его иены, чтобы покупать рис и нори для своей семьи, но без уважения относитесь к детям своего благодетеля, считая их хуже своих детей. Где бы вы были, кобура-дзюудоку
[26], если бы не милость Никораи-сама, кому, кроме этого босатсу
[27], нужны вы с вашими обширными знаниями – вашему Дзигоро Кано? Отправив вас сюда, он выразил свое отношение к вам. И вы это знаете.
– Вы говорите, как гайцзын, – сквозь зубы процедил мой учитель.
– Зато в сердце у меня Нихон, – ответил Фудзиюки. – А не пустая надменность.
И вновь обратился ко мне:
– Если хочешь учиться у меня, приходи и скажи друзьям. Но приготовься к насмешкам, у тебя не сразу все получится.
Фудзиюки не знал моей истории. Что мне насмешки?.. С моей-то закалкой… Виктор Афанасьевич, хотите еще чайку?
* * *
Спиридонов задумчиво посмотрел на свою кружку. Она была пуста, только чаинки на дне сложились в невнятный узор. Он не запомнил, как выпил чай, и не помнил, как докурил папиросу. Во всяком случае, ему опять хотелось курить.
– Не откажусь, – кивнул он, пододвигая кружку ближе к Ощепкову. Тот как раз положил заварку в свою, насыпал и собеседнику.
– Надеюсь, с этой кружкой я и закончу, – издал он короткий смешок. – А потом провожу вас, чтобы Машенька лишнего не волновалась.
– До чего же все-таки странно, – продолжил он свой рассказ. – Горячковскую, мадемуазель эмансипэ, тоже звали Марией. Одно имя – и совершенно разные люди. Она прибыла в семинарию в одно время с Фудзиюки, но бывала наездами. Очень неприятная женщина, хоть и красивая. Она и говорила как-то отрывисто, словно вот-вот сорвется в истерику, но глаза всегда оставались холодными, как снега Фудзи…
Это произошло в начале октября. Я уже два месяца занимался у Фудзиюки. Успехи мои были… средними, прямо скажем, но мое упрямство помножилось на веру Фудзиюки в мои способности, и кое-чему я научился. Наставнику моему стало хуже, но он не подавал виду; болезнь иссушила его, однако кожа не натянулась на кости, а стала дряблой, холодной. И он по-прежнему был силен, быстр и… не знаю, очень живой какой-то. И его не покидал всегдашний оптимизм.
Фудзиюки много времени проводил с отцом Николаем, отцом Иоанном Сэнума и профессором Позднеевым, также у нас преподававшим. Последний тоже очень пострадал от мадемуазель эмансипэ и даже обращался к владыке за советом. Владыка же оставался невозмутимым и тогда, когда сам оказался под ударом, и лишь потом я узнал, что о визите Горячковской он был оповещен заранее, а сам визит был лишь операцией прикрытия, при полном неведении мадемуазель эмансипэ.
В тот октябрьский день на вечернем перерыве занятий я зачем-то ушел из общей залы, уж и не припомню зачем. В коридоре, ведущем в спальни, я заметил нескольких учеников. Двое из них были нашими, из третьего списка. Еще двое – Каминага и здоровяк Манабе.
Японцы жестко вышучивали наших, даже не так – они заставляли их говорить гадости на себя самих. Судя по состоянию их кимоно (казенных и довольно плохоньких, в отличие от кимоно японцев), оба мальчика уже побывали на полу.
Я подошел медленно, поклонился по уставу и спросил, не стыдно ли им задирать маленьких. Мне посоветовали идти своей дорогой, заявив, что все русские – ленивые и тупые, проигравшие умным японцам при Цусиме. По идее, этот наскок должен был вывести меня из себя, но я сказал лишь, что у России не было таких верных друзей, как Англия, готовых дать под хороший процент любую сумму. Я не сам такой умный был, вы не подумайте. Это мне Свирчевский подсказал. Так прямо и сказал: ежели станут пенять на Цусиму, попеняй им, что Англия в долг ссуживала.
Эффект превзошел все ожидания. Как оказалось позже, у Манабе отец был торговцем, поднявшимся на снабжении флота и в момент разорившимся после окончания боевых действий, когда микадо стал сокращать расходы, в том числе и на флот. Этого я из себя вывел; он бросился на меня и оказался на полу, когда я применил то, что называется кутики таоси
[28]. Тогда, правда, я и слова такого не знал, интуитивно сработал.
