На. Нет; действительно нет; так нет; да брось ты, правда?; да что ты говоришь!
На на. Нет, нет; ни в коем случае; даже не рассматривается; без меня; ты смотри-ка; да глянь же сюда.
На, нет. Нет, пожалуйста, нет.
На нет. Ну конечно же; а ты что подумал?
На, но нет. Пока что нет, но, может, скоро.
Но на нет. Только слабоумный может в этом усомниться.
Йо. Да; почему нет?
Йоооо. Да, сейчас.
Йо йо. Да, конечно, ты прав; ну ладно; а в остальном ты в порядке?; не волнуйся; такова жизнь.
На йо. Спасибо, так себе; не особенно; смотря по тому, как; я еще не знаю.
На йо на. Почти да.
На йо на нет. Но вообще-то все же нет.
Йо э. Ну конечно; да ясно; сам знаю.
Йо э нет. Никогда не собирался.
На э нет. Я тоже никогда не собирался.
Так. Спасибо, именно это.
Не берем!
Будьте осторожны, поскольку, к сожалению, появилась серьезная проблема с евро: на нашу финансово миролюбивую родину по темным каналам пробрались валютные сущности с поразительно иностранной долей. Для фальшивых денег эти монеты слишком настоящие, но для благонадежного платежного оборота в них однозначно слишком мало австрийского.
Нам известны два случая, когда благодаря отважному вмешательству прозорливых деловых людей было предотвращено финансовое вредительство. Магазин текстиля в австрийском городке Фюрстенфельд. Покупательница расплачивается. Продавщица смотрит на деньги. Потом она смотрит на них снова. И в конце концов она присматривается очень внимательно. Ничего не помогает: на монете красуется немецкий орел. Покупательнице: «Я должна спросить у коллеги. А мы что, принимаем и немецкие евро?» Коллега: «Не зна-а-аю». Покупательнице: «Извините, мы сперва должны спросить у банка».
Венский почтамт. Служащий в окошке – клиентке: «С вас два евро». Клиентка протягивает ему монету в два евро. Служащий: «Эта не пойдет!» Клиентка: «Почему?». Служащий: «Она испанская». Клиентка: «Как это испанская?» Служащий: «Ну, это испанские евро, мы такие не берем!»
Урыл (I)
В эти первые январские дни жизнь в Австрии кажется более насыщенной, чем когда бы то ни было, а потому и более нейтральной. У нас появляется иммунитет к новостям всякого рода. Так, лыжному спорту удалось попасть в первый же сюжет воскресного одиннадцатичасового выпуска международных новостей с сообщением: «После первого цикла лыжных забегов австрийцы занимают второе и третье места. Они потерпели поражение только от Грузии, где недавно прошли выборы».
В ответ на неожиданный вопрос о лидирующем после первого тура финском лыжнике Паландере наш Прангер, занявший второе место, сказал следующее: «Калле урыл дистанцию своей мечты». В этом, собственно, и заключалась сенсационность этого сообщения: ибо до сих пор в Европейском союзе никто публично ничего не «урывал», даже тиролец. Логика подсказывает нам: за этим должен стоять глагол «рыть». Взрыхлил и перепахал всю лыжную трассу? Можно попытать счастья также с глаголом «вырвать». («Этого Калле, похоже, просто подхватило и вынесло наверх!») Правда, вихря не наблюдалось, снежный покров был ровен. Внутренний голос подсказывает нам, что мы должны услышать в слове «урыл» некое доисторическое выражение окончательной победы над врагом: «закопать». В том смысле, какой имел в виду Прангер: «Калле победил эту дистанцию, она окончательно похоронена!»
Но поскольку Паландер «урыл» и второй забег, он похоронил всю гонку.
Урыл (II)
Недавно тирольский лыжник Манфред Прангер высоко оценил забег финского коллеги словом «урыл». Парень умеет выбирать слова!
К сожалению, читательница Барбара Е. уверяет, что «урыл» (по крайней мере в Инсбруке) вполне нормальное выражение. Правда, она не выдала востоку Австрии главный секрет: как из «рыть» получается «урыл». Но она добавила: «У нас почти все глаголы связаны с приставкой «у», которая выражает удачный исход». Поскольку тирольцам традиционно удается многое, уезжают ли они на автобусах, уводят ли места или встают на ноги, когда другие уже давно сдались. Достаточно посмотреть хотя бы, как комиссар Евросоюза Франц Фишлер вот уже много лет «умурыживает» и «удавливает» Брюссель.
Если что-то дается ему не так хорошо, как хотелось бы, то между приставкой и корнем вклинивается жесткое «р» негодования. В конце бессонной ночи тиролец знает: «Я сегодня так и не урснул». Если груз был слишком тяжелым, он его «не урподнял». И «уртормозит» ли он вредоносную лавину новых грузовиков, будет зависеть от того, «урбастует» ли он горный перевал Бреннер. Зависит от того, как он его уроет.
Нулевые годы
Три дня назад закончился 2002 год, а у нас все еще нет названия для актуальной серии десятилетий после 1999-го. Аналогом семидесятых, восьмидесятых и девяностых должны были бы стать сотые. Правда, гораздо точнее было бы обозначение «нулевые» – эпоха, когда прогресс, о чем свидетельствует сокращение экономики, замедляется, а мы в сытой вялости страшимся неизвестного будущего.
Нулевые годы выражаются в нулевых решениях, нулевых вариантах и в нулевых итогах переговоров о росте зарплаты. Они без усилий перешагивают границы нулевого промилле, исчерпываются в неудавшихся нулевых дефицитах и ручаются за удавшийся нулевой рост. К достижениям начавшейся декады нулевых лет можно причислить:
Инспекторов по оружию. Это люди, работе которых все время кто-то мешает, что неотвратимо должно приводить к неизбежным войнам.
Поворотные правительства. Чем подвижнее они изворачиваются, гнутся и прогибаются, тем дольше будут править.
Причуды западной погоды. В Австрии «ледяной дождь» все чаще заменяет злосчастный «снег при нуле градусов». Единственный вид снега, который выпадает независимо от погоды, – это тот, который выпускает промышленность Вены. Он хотя бы иногда гарантирует некоторую белизну.
Непереносимое в одежной вешалке
Мысль о том, сколько времени и сил мы на нее тратим, преследует нас, хотя мы этого не замечаем. Как бы то ни было, вешалка для одежды не делает нашу жизнь легче, а всего лишь – предохраняет ее от помятости. Но для чего? И ценой каких мучений? Подведем итоги.
Это как раз одна из тех вещей, которую вы не замечали половину жизни, а теперь, в зрелом возрасте, вы удивляетесь своим раздражительности, капризности и чувствительности. И вам даже в голову не приходит, что возможна причинная связь с такими малозначительными вещами, как висящие повсюду плечики для одежды.
Мы когда-нибудь говорили «да» вешалке для одежды? Нет. А разве нас спрашивали? Нет. Мы когда-нибудь задумывались, из каких реакционных убеждений ее носят? Она – посланник враждебного нам порядка, философ прямохождения, костыль цивилизации, который с детства заставляет нас избегать складок: морщин от смеха в церкви, загнутых уголков в школьных тетрадях, складок на теле и на одежде. «Повесь куртку!», «Повесь брюки!», «Повесь пальто!», «Будь любезен, возьми плечики!» – вот нелюбимые песни из детства. В какой-то момент мы покоряемся судьбе, становимся взрослыми и начинаем подпевать. Перед к переду, шов ко шву… Пылинка к пылинке. Профессиональное воровство нескольких секунд ежедневного сна мы, так и быть, можем ей простить. И даже когда мы просто бросаем одежду в угол, мы, в конце концов, всего лишь оттягиваем время (то время, которое мы позже потратим на то, чтобы поднять одежду и идентифицировать ее). Но непростительна ее организаторская и технологическая самодостаточность, с какой она минимум дважды в день призывает нас к порядку. Вешалок для одежды никогда не бывает достаточно. Это вынуждает нас вешать рубашки слоями друг на друга. Нижние исчезают навсегда, только верхние имеют шанс снова стать востребованными. Правда, мы при этом стаскиваем с плечиков и висящие ниже рубашки – и нам приходится снова вешать их одну за другой.
