– И все-таки, – продолжал Николас, прервав ее размышления о его прошлом, – судя по нашим беседам, я бы никогда не подумал, что ты застенчива.
– Я научилась это скрывать. Пришлось, после того как мы с Чарльзом поженились. Графиня должна развлекать гостей, устраивать домашние приемы, отдавать распоряжения слугам. Пришлось научиться справляться. – Она негромко рассмеялась. – Очень похоже на «плыви или тони». Чарльз мне… не особенно помогал. Он…
Белинда осеклась. Наверное, не следует говорить о покойном муже.
– Так что он? – спросил Николас, подумав, что она не собирается продолжать.
– Я его любила. Он это знал. В смысле, я сказала ему это еще до свадьбы, но он мне не ответил. Вообще ничего не сказал, просто улыбнулся и сменил тему. Я подумала, он такой же, как и я.
– Застенчивый? Федерстон?
– Не застенчивый, нет, но похож на меня в том смысле, что, может быть, ему трудно говорить о своих чувствах, когда это действительно важно. Я именно такая. В такие моменты у меня всегда язык прилипает к нёбу.
– В некотором роде все люди такие. К примеру, моя защита – становиться остроумным и беззаботным и притворяться, что мне все равно. Твоя – молчание и соблюдение приличий.
– У Чарльза было равнодушие. Я хочу сказать, до того как мы поженились, он был со мной просто очаровательным, но потом… – Белинда замолчала и с трудом сглотнула. – Я снова сказала ему, что люблю, наутро после свадьбы, после того как он… после того как мы… а он ответил… – Она опять замолчала. – Это очень трудно, – произнесла Белинда после паузы.
Николас взял ее лицо в ладони, поднял к себе.
– Что он сказал?
И она заставила себя договорить:
– Сказал: «Давай не будем притворяться, ладно? Мы оба знаем, что я женился на тебе вовсе не по любви. Нам будет гораздо легче жить, если ты перестанешь настаивать на объяснениях в чувствах и не будешь требовать от меня того, чего я не испытываю».
– Боже правый.
Николас моргнул и с недоверием посмотрел на нее.
– Ты в шоке.
– В шоке? Меня тошнит от отвращения. – Он придвинулся к ней, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы. – Моя милая, я даже представить себе не могу, как сильно это, должно быть, тебя ранило.
– Не можешь? – Белинда подняла голову с его плеча, повернула ее и посмотрела на него. – А как же девушка, которую ты любил? Та, которую твой отец подкупил и отправил прочь? Разве это не ранило?
– Ну да, но Кэтлин была слабой, а не сознательно жестокой. Черт, да она ангел по сравнению с твоим мужем. – Он поцеловал Белинду в волосы. – А я даже не догадывался. Не замечал в нем этой жестокости. В смысле, я его не так уж хорошо и знал, конечно, но когда бы он ни забегал проведать Джека, всегда казался мне очень дружелюбным и приятным человеком.
– О да, – согласилась Белинда. – Очень дружелюбным. Он и со мной всегда был милым и дружелюбным… на людях. А наедине не утруждал себя. Собственно, он вообще редко со мной разговаривал. Думаю, часто просто забывал, что я существую. Но с другой стороны, он и дома почти не бывал. А я и так чувствовала себя неуверенно, а уж тогда и подавно.
– Должно быть, ты чувствовала себя невероятно одиноко.
– Да. Кто мне по-настоящему помог, так это Нэнси. Леди Монкрифф. Мы с ней подружились, и она научила меня преодолевать застенчивость при общении с людьми. Воспользовалась тем же приемом, что ее гувернантка. Когда мы вместе оказывались в городе или на каком-нибудь загородном приеме, то ходили на долгие прогулки. И на каждом углу, или возле каждой десятой туи, или еще где-нибудь я должна была задать ей вопрос.
– А, заставляла тебя вести разговор.
– Да. Если я не могла придумать, о чем спросить, мне приходилось рассказывать «нужно колокол переколоколовать» первому же человеку, кого мы встретим. И неважно, кто это будет, хоть продавщица в магазине, хоть горничная, хоть трубочист. Один раз пришлось рассказывать герцогине.
Тут Николас засмеялся.
– Наверное, все считали тебя сумасшедшей.
– Вот именно. И я этого так боялась, что очень скоро имела целый список вопросов, которые можно задать, чтобы никому не приходилось выдерживать мое бесконечное молчание за обедом. И тогда я догадалась – если суметь заставить людей рассказывать о себе, мне не придется говорить самой. И еще я стала очень наблюдательной. Еще бы, столько лет просидела в углу, присматриваясь и прислушиваясь к другим.
– И все это здорово помогает тебе в сватовстве, я полагаю.
– Да. Теперь мне гораздо легче разговаривать с людьми, и я больше уверена в себе, чем в девичестве. Но при всем этом я по-прежнему робкая и застенчивая. Думаю, мне нужно оказаться во власти очень могущественных сил, чтобы открыть свои истинные чувства.
Николас опять негромко засмеялся.
– В таком случае я на тебя очень мощно воздействую, потому что ты никогда не сдерживалась, высказывая мне свое мнение.
Белинда улыбнулась.
– Это верно. Но тут возникает другая проблема. У меня есть привычка сдерживаться, сдерживаться долго, а потом мои истинные чувства выплескиваются наружу. Причем обычно не в то время и не на того человека.
– Как в тот вечер на балу, когда ты впервые рассказала мне про Федерстона. И в ночь в лабиринте.
– Да. Когда я на тебя злилась, потому что считала таким же, как он.
– Господи, но ведь ты больше так не думаешь?
– Нет. Ты был прав, когда сказал, что совсем на него не похож. Так оно и есть, теперь я это знаю. При своем поверхностном обаянии Чарльз был человеком холодным, а ты – нет. Ты обаятелен, но не холоден. И ты даже не представляешь, какая это для меня разница.
– Тогда я не понимаю, почему ты стесняешься, отвечая на мои вопросы. Наверняка тебя и раньше просили рассказать о себе.
– Да, но обычно я могу отвлечь собеседника от этого. А вот с тобой сложнее, потому что больше я не могу помещать тебя в ту же категорию людей, что Чарльза. И конечно, теперь, когда мы…
Белинда опять осеклась. Николас приподнял ее подбородок пальцем, ласково вынудив посмотреть на себя.
– Теперь, когда мы стали любовниками?
Она почувствовала, что краснеет все сильнее.
– Да. Я… видишь ли, теперь мне не все равно. Не все равно, что ты думаешь, и от этого я снова начинаю стесняться.
– Тебе не все равно, что я думаю? – Николас широко улыбнулся.
– Похоже, тебе это ужасно нравится.
– Конечно! Шесть недель назад ты буквально разорвала меня на куски, а теперь тебя волнует мое мнение. Это прогресс.
– Прогресс?
Он посмотрел ей в глаза, и его взгляд был таким твердым и решительным, что у Белинды перехватило дыхание, а сердце как будто и вовсе перестало биться.
