Николас стиснул зубы, чтобы не дать сорваться с губ дерзкой колкости, вертевшейся на языке. Какой смысл? Он даже не получит от этого удовольствия.
– Пока у меня нет времени, чтобы подумать об этом, – произнес он, секунду помолчав. – Как ты и сам видишь… – Николас, не договорив, жестом указал на стопки журналов, газет, книг и писем, заваливших стол, – я сейчас очень занят.
– Хм-м. – Лэнсдаун перегнулся через стол и взял одну из книг. – «Научные принципы пивоварения», – прочитал он и, нахмурившись, поднял глаза. – Зачем, черт побери, ты изучаешь вопросы изготовления пива? Дженкинз знает об этом больше, чем написано в любой книге.
– Да, мы с Дженкинзом это уже немного обсудили.
Николас не стал вдаваться в подробности, напомнив себе, что, исходя из опыта общения с Лэнсдауном, лучше говорить как можно меньше. И пожал плечами, словно вопросы пивоварения не имеют никакого значения.
– Я интересуюсь этой темой. В конце концов, пивоварение – главное дело в Хонивуде.
– Да ты никогда не проявлял ни малейшего интереса ни к этой теме, ни к Хонивуду, если уж на то пошло.
– Это неправда. Мальчиком еще как проявлял. Но когда вырос, пришел к выводу, что это бессмысленно, поскольку ты всегда находил способ противостоять всему, что я делал или пытался делать.
– Обвиняешь меня в своей несостоятельности, вот как?
– Нет. Точнее, – поправился Николас, – больше не обвиняю. Суть в том…
Он замолчал, собираясь с мыслями. Герцог все равно очень скоро узнает, чем маркиз занят. Может быть, он уже знает и сейчас просто играет с ним из каких-то своих соображений. Это очень похоже на Лэнсдауна.
– Суть в том, – произнес Николас наконец, – что я сам покупаю свое зерно.
– Покупаешь собственное зерно? С какой целью?
Николас усмехнулся. Подавшись вперед, взял книгу со стола и поднял ее. Лэнсдаун посмотрел на него в полном смятении. На это маркиз и рассчитывал, и, несмотря на все свои намерения измениться, понял, что ему очень нравится видеть герцога в таком состоянии. Старые привычки умирают долго.
– Я собираюсь варить пиво, отец.
– С… с коммерческими целями? Лэнсдаун, занятый ремеслом? В… в… в коммерции? Это немыслимо! – Герцог брызгал слюной, его сероватое лицо приняло пурпурный оттенок. – Ты просто не можешь!
– Не могу? – Николас прищурился, хотя губы его по-прежнему улыбались. – Увидишь.
– Будущий герцог Лэнсдаун – пивовар?! Это исключено! Совершенно исключено!
– Право же, Лэнсдаун, совершенно бессмысленно говорить мне, что я не могу начать предприятие, которое уже привел в действие. И хотя ты всегда считал себя Господом Всемогущим, есть вещи, над которыми ты не властен. Одна из таких вещей – я.
– Вечно это стремление бунтовать, – пробормотал Лэнсдаун. – Ты никогда не изменишься.
Николас так сильно сжал карандаш, что удивился, почему тот не сломался у него в руке, и заставил себя ослабить хватку.
– В таком случае лучше всего тебе прекратить попытки, – приветливо посоветовал он.
Они пристально смотрели друг на друга некоторое время, затем герцог улыбнулся, что означало – он спешно меняет тактику.
– Мой дорогой мальчик, – проворковал Лэнсдаун, откидываясь ни спинку кресла. – Во всем этом нет никакой необходимости. Ты хочешь поиграть в местного сквайра и самостоятельно управлять Хонивудом? Пожалуйста. В этом нет ничего плохого. Он твой. Совершенно понятно, что у тебя появился интерес. Это очень правильное занятие, вполне подобающее джентльмену.
– Что ж, мои благодарности, отец. Для меня так важно знать, что ты меня одобряешь.
Лэнсдаун проигнорировал сарказм.
– И если цена на урожай и аренду земли слишком недостаточна, чтобы позволить тебе жить так, как подобает сыну герцога, – продолжал Лэнсдаун, – это тоже не страшно. Я могу все исправить.
Он замолчал. Николас ждал, и ожидание длилось недолго.
– Женись на Гарриет, – вкрадчиво произнес Лэнсдаун, – или на любой другой приемлемой юной леди, и все, что ты только попросишь, будет твоим. Это так просто. И всегда было просто.
– О, но я у тебя ничего не прошу, – негромко заметил Николас. – Я не попросил у тебя ни единой мелочи с тех пор, как мне исполнилось двадцать, и это для тебя как кость в горле, верно?
– Не понимаю, о чем ты.
– Когда мне было восемь, я просил тебя не увольнять Нану. Умолял, – добавил он, и Лэнсдаун что-то прошипел сквозь зубы. – И очень хорошо помню, чем, увы, все обернулось. Я просил тебя позволить мне учиться в Кембридже. Просил твоего благословения, когда хотел жениться на Кэтлин. Так много случаев, когда я просил, но ты мне отказывал по одной простой причине – то, чего я хотел, нарушало твои планы относительно меня. После Кэтлин я поклялся не просить больше никогда. Тебе нравится держать людей в неопределенности, ждать, когда они станут молить о помощи, назначать свою цену, когда они кинутся к тебе, или с удовольствием им отказывать. Я не буду играть в твои игры. И просить не буду. Никогда.
Герцог не впал в ярость. Напротив, он посмотрел на Николаса снисходительным отцовским взглядом.
– Попросишь, мой сын. – Трость ударила об пол, Лэнсдаун неторопливо поднялся на ноги. – В один прекрасный день попросишь.
Николас встал и, глядя, как отец выходит из кабинета, понял, что давние обиды и негодование никуда не делись, они еще бурлят внутри. Возможно, он никогда от них не избавится. Хорошо, конечно, желать начать все с чистого листа, и говорить об этом легко, но только сейчас Николас начал понимать, как трудно будет это сделать.
Глава 18
Белинда в пятый раз перечитала последнее письмо Николаса, и хотя уже почти выучила его наизусть, все равно оно заставило ее улыбнуться. Он обладал настоящим литературным талантом, потому что писал, как говорил, составляя слова в предложения с такой легкостью и естественностью, что даже самые обыкновенные вещи казались в его изложении забавными.
Николас рассказывал про хмель и ячменные поля, про слуг и дом. Снова и снова подчеркивал, что это место чудовищно уродливо – или, как он сказал в письме, «это дитя любви восточного базара и барокко». Белинда даже предположила, что он ошибся в выборе слов, но дальше Николас описывал медную утварь и резные каменные фигуры из Персии, служившие украшением гостиной наряду с пасторальными пейзажами в позолоченных рамах и парчовыми подушками, и она поняла, что он имеет в виду. И несмотря на его насмешки, чувствовала за беззаботными строчками глубокую привязанность к этому месту, о которой сам Николас, скорее всего, даже не догадывался.
Трабридж ни разу не спросил, собирается ли она в Кент, и Белинда была ему за это благодарна, потому что не знала, что на это ответить. Она тянула время, снова и снова говоря себе, что не может покинуть Лондон в разгар сезона. Достаточно веская причина, но недостаточно убедительная даже для нее самой, потому что Белинда настойчиво пыталась придумать способы изменения установленного распорядка.
