я целую его.
я: повода для ревности нет. мы просто друзья.
тут до меня кое-что доходит, и я начинаю хохотать.
тайни: что такое?
я: у меня в кровати парень!
какая глупая гейская мысль. мне, наверное, надо раз сто ножом вырезать на руке «НЕНАВИЖУ ВЕСЬ МИР», чтобы ее компенсировать.
кровать для нас обоих, конечно, мала. я дважды сваливаюсь на пол. мы не раздеваемся – но это почти как будто и не важно. потому что мы все равно познали друг друга вдоль и поперек. он крупный и сильный, но я все равно могу тянуть-толкать не хуже. вскоре мы полностью превращаемся в разгоряченное месиво.
тайни: а где твой папа?
к этому вопросу я совершенно не готов. и напрягаюсь.
я: не знаю.
касание тайни пытается меня успокоить. его голос пытается меня успокоить.
тайни: ничего страшного.
но я так не могу. я сажусь, сбивая мечтательный ритм нашего дыхания, вынуждая тайни немного отстраниться, чтобы ему было видно меня как следует. импульс оказывается очень громким и четким: я вдруг резко больше не могу. не из-за отца – мне на него, по сути, плевать, – но именно из-за этой вот необходимости знать все.
я спорю с собой.
прекрати.
останься.
поговори.
тайни ждет. тайни смотрит на меня. тайни добр, потому что еще не понял, какой я, что собой представляю. я никогда не буду добрым с ним. лучшее, что я могу – это дать ему повод от меня отказаться.
тайни: говори. что ты хочешь сказать?
не спрашивай, хочу предупредить я. но потом начинаю говорить.
я: слушай, тайни, я стараюсь как могу, но ты должен понять: я всегда на грани чего-то ужасного. иногда благодаря человеку вроде тебя я могу посмотреть в другую сторону, и не буду знать, как я близок к падению. но я всегда в итоге поворачиваюсь обратно. всегда. и всегда иду к краю. мне с этим дерьмом приходится каждый день иметь дело, и оно в ближайшее время никуда не уйдет. я очень рад, что ты здесь, но хочешь кое-что знать? ты действительно хочешь, чтобы я был честен?
он должен был расценить это как предупреждение. но нет. он кивает.
я: я сейчас как на отдыхе. я не уверен, что ты представляешь, каково это. и это хорошо – лучше и не надо. ты не представляешь, насколько меня это бесит. бесит, что я сейчас все порчу, и порчу все…
тайни: ты не портишь.
я: порчу.
тайни: кто сказал?
я: я сказал?
тайни: а у меня права голоса нет?
я: нет. я порчу. а у тебя права голоса нет.
тайни легонько касается моего уха.
тайни: знаешь, ты в этом деструктивном настроении такой соблазнительный.
он проводит пальцами по моей шее, опускается под воротник.
тайни: я понимаю, что не могу изменить твоего папу, маму, твое прошлое. но знаешь, что я могу?
другая его рука ползет вверх по моей ноге.
я: что?
тайни: кое-что другое. вот что я могу тебе дать. кое-что другое.
я привык к тому, что люди реагируют на меня с болью. но тайни отказывается играть в эту игру. пока мы весь день переписываемся, да и сейчас, при личной встрече, он всегда старается докопаться до самой сердцевины. а это значит, он исходит из того, что сердцевина есть. я одновременно считаю это нелепым и восхищаюсь. я хочу взять это кое-что другое, что он хочет мне дать, хотя и знаю, что никогда не смогу присвоить это себе и владеть им как собственностью.
я понимаю, что все не так просто, как звучит в устах тайни. но он очень старается. поэтому я отдаюсь этому другому.
хотя в душе окончательно в это и не верю.
Глава пятнадцатая
На следующий день Тайни не появляется на математике. Я предполагаю, что он сидит где-то, скрючившись, и строчит песни в свой до комичного крошечный блоконот. Но я не очень беспокоюсь. Я вижу его между вторым и третьим уроками, когда прохожу мимо его шкафчика; волосы у него грязные, глаза широко распахнуты.
– Что, слишком много «Ред Булла»? – спрашиваю я, подойдя.
– Спектакль через девять дней, – отвечает он в яростной спешке, – Уилл Грейсон очаровашка, все зашибись. Слушай, Грейсон, мне надо в зал, на обеде увидимся.
– Второй Уилл Грейсон, – говорю я.
– А, что? – переспрашивает Тайни, с грохотом захлопывая дверцу шкафчика.
– Второй Уилл Грейсон очаровашка.
– Да, это точно, – кивает он.
Во время обеда он в столовку не приходит, как и Гэри, и Ник, и Джейн, да и вообще никого нет, а я не хочу сидеть один, поэтому забираю поднос и иду в актовый зал, поняв, что они все там. Тайни стоит посреди сцены, неистово размахивая руками: в одной руке – блокнот, в другой – мобильник. Ник сидит в первом ряду. Тайни разговаривает с Гэри, а поскольку у нас в зале прекрасная акустика, я даже у входа его прекрасно слышу.
– Главное, что ты должен запомнить о Филе Рейсоне, так это то, что он до усрачки боится. Всего. Он ведет себя так, будто ему на все плевать, но среди всех действующих лиц пьесы он ближе всех к краху. Когда он поет, его голос должен дрожать, в нем должна звучать эта жалостивость, которую, как он надеется, никто не слышит. Именно поэтому он кажется таким занудным, понимаешь? Дело не в том, что он говорит, а в том, как он это говорит. И в тот момент, когда Тайни развешивает плакаты с рекламой гей-прайда, а Фил не смолкая жалуется на свои дурацкие проблемы с девчонкой, которые он сам себе устроил, должно быть слышно, насколько он занудный. Но и не переборщи. Тонкий должен быть намек, дружище. Как камушек в ботинке.
Я стою с минуту, жду, когда он меня увидит.
– Грейсон, это просто ПЕРСОНАЖ! – орет Тайни. – ВЫМЫШЛЕННЫЙ.
Я разворачиваюсь и выхожу со своим подносом. Сажусь в коридоре неподалеку от зала на кафельный пол, прислонившись спиной к стенду с трофеями, машинально ем.
Я жду Тайни. Когда он выйдет и извинится. Или наорет, что я как баба. Жду, что откроются эти двойные темные дубовые двери, из них вылетит Тайни и заговорит.
Я знаю, что это детский сад, но мне плевать. Иногда просто необходимо, чтобы твой лучший друг вышел к тебе из дверей. А он не выходит. В итоге, чувствуя себя тупым и никчемным, я сам встаю и приоткрываю дверь. Тайни радостно поет об Оскаре Уайльде. Я немного стою, все еще надеясь, что он меня увидит, и только услышав странный звук на выдохе, я замечаю, что заплакал. Я закрываю дверь. Если Тайни меня и заметил, то виду не подал.
Я иду по коридору склонив голову так низко, что соленая вода капает с кончика носа. Потом выхожу через парадную дверь – воздух холодный, солнце теплое – и иду вниз по лестнице. Потом по дорожке дохожу до ворот охраны и кидаюсь в кусты. В горле так сдавило, что кажется, будто сейчас задохнусь. И я иду через кусты, как в прошлом году с Тайни, когда мы убежали в Бойс-таун на гей-парад, где он мне о себе признался.
