прямо перед обедом ко мне подходит гидеон. мы с ним, считай, не разговаривали с седьмого класса, когда вместе делали лабораторные на землеведении. он потом вступил в ряды отличников, а я нет. он мне всегда нравился, мы постоянно здоровались в коридоре. еще он много диджеит, но в основном на вечеринках, на которые я не хожу.
гидеон: привет, уилл.
я: привет.
я так думаю, бить он меня не собирается. в пользу этой версии говорит футболка с лого эл-си-ди саундсистем
[17].
гидеон: знаешь, я тут услышал, что ты вроде бы это…
я: амбидекстр? филателист? гомосексуалист?
он улыбается.
гидеон: ага. ну, я не знаю, когда я понял, что я гей, мне было реально хреново от того, что никто не подошел, не сказал «молодец», так что я хотел сказать…
я: молодец?
он краснеет.
гидеон: ну, при такой подаче это звучит по-дурацки. но добро пожаловать в клуб. в нашей школе он маленький.
я: надеюсь, там без членских взносов?
гидеон смотрит себе под ноги.
гидеон: ну, это не то чтобы реально клуб.
если бы тайни в нашей школе учился, я полагаю, был бы клуб. с ним в качестве президента. я улыбаюсь. гидеон поднимает взгляд и замечает это.
гидеон: может, если хочешь, не знаю, там, после школы кофе выпьем или типа того?..
до меня только через секунду доходит.
я: ты на свидание меня приглашаешь?
гидеон: гм, возможно.
прямо здесь, в стенах школы. где нас окружает столько народу. потрясающе.
я: вот в чем дело. я не против пообщаться. но… у меня есть парень.
эти слова действительно слетели с моих губ. па-а-атрясающе.
гидеон: ой.
я достаю телефон и показываю ему гору сообщений от тайни во входящих.
я: клянусь, я это не выдумываю только для того, чтобы от свидания с тобой отказаться. его зовут тайни. учится в школе в эванстоне.
гидеон: вот повезло.
это слово в свой адрес я не часто слышу.
я: может, сядешь обедать со мной и саймоном с дереком?
гидеон: а они тоже геи?
я: только если ты маг.
уже через минуту пишу тайни.
Я ПРИОБРЕЛ НОВОГО ГОЛУБОГО ДРУГА
он отвечает
ПРОГРЕСС!!!
а потом
ТЕБЕ НАДО ОСНОВАТЬ АЛЬЯНС ГЕЕВ И ГЕТЕРО!
на это я отвечаю
НЕ ВСЕ СРАЗУ, ЗДОРОВЯК
а он
ЗДОРОВЯК – КЛАССНО!
мы перекидываемся эсэмэсками до конца дня, даже до ночи. просто невероятно, с какой частотой можно слать человеку сообщения, – если они короткие. это так глупо, но кажется, что мы с тайни весь день проводим вместе. как будто бы он рядом со мной, пока я игнорирую мауру, разговариваю с гидеоном или обнаруживаю, что никто не собирается кидаться на меня с топором на физре из-за того, что от меня исходят флюиды гомосексуальности.
но все же этого недостаточно. потому что с айзеком иногда так же казалось. и я не хочу, чтобы эти отношения были только у меня в голове.
так что этим же вечером я звоню тайни, и мы разговариваем по телефону. я говорю, что хочу приехать. а он не придумывает оправданий. не говорит, что это невозможно. он говорит другое.
тайни: когда?
признаю, что в любом равнодушии есть доля неравнодушия. когда утверждаешь, что тебе насрать, и пусть хоть весь мир рухнет, в каком-то смысле ты заявлешь о желании, чтобы он остался целым, но на твоих условиях.
когда я отсоединяюсь, в комнату входит мама.
мама: как дела?
я: хорошо.
и в кои-то веки это правда.
Глава тринадцатая
Я просыпаюсь по будильнику, который воет так громко, как сирена воздушной тревоги. Он орет на меня с такой яростью, что мне даже обидно. Я перекатываюсь и всматриваюсь в темноту. 05:43. А будильник у меня заряжен на 06:37.
И только тут до меня доходит: это не мой будильник. Гудит автомобильный сигнал, и этот ужасающий звук разносится по всем улицам Эванстона, словно предупредительный вой надвигающейся беды. В такую рань машины не сигналят, особенно так неистово. Наверняка случилось что-то страшное.
Я выпрыгиваю из кровати, натягиваю джинсы, кидаюсь к выходу. К своей радости, я вижу, что мама и папа живы, они тоже несутся к двери.
– Господи, что происходит? – спрашиваю я на бегу.
Мама лишь пожимает плечами.
– Это машина гудит, – говорит папа.
Я первым подбегаю к двери и смотрю через стекло.
У дома стоит тачка Тайни Купера, и сам он методично жмет на гудок.
Я выбегаю на улицу, и лишь увидев меня, он прекращает сигналить. Опускается стекло с пассажирской стороны.
– Тайни, черт тебя дери. Ты весь район перебудишь.
В его огромной трясущейся ручище подергивается банка «Ред Булла».
– Надо мчать, – говорит он торопливо. – Давай давай давай давай давай.
– Что с тобой?
– В школу надо. Потом объясню. Садись, – говорит он с такой безумной серьезностью, а я настолько уставший, что спорить и в голову не приходит. Я забегаю в дом, натягиваю носки, обуваюсь, чищу зубы, сообщаю родителям, что в школу пойду пораньше, и бегу к Тайни.
– Грейсон, пять, – говорит он, заведя машину и сорвавшись с места и все еще мертвой хваткой стискивая «Ред Булл».
– Что такое-то? Тайни, что случилось?
– Ничего не случилось. Все хорошо. Лучше и быть не может. Могло бы усталости быть поменьше. Могло бы быть поменьше дел. Поменьше кофеина. Но лучше быть не может.
– Чувак, ты что, на спидах?
– Нет, я на «Ред Булле». – Тайни отдает мне банку, я нюхаю, пытаясь понять, добавлял ли он в нее что-то. – И на кофе, – добавляет он. – Ну так слушай, Грейсон. Пять пунктов.
– Поверить не могу, что ты вот так без особой причины перебудил весь район в пять сорок три.
– Вообще-то, – говорит он куда громче, чем в такой ранний час необходимо, – разбудить тебя было целых пять причин, и я пытаюсь об этом тебе рассказать, но ты меня постоянно перебиваешь, то есть ведешь себя совсем как Тайни Купер.
Я знаю его с пятого класса, и уже тогда Тайни был очень большим и очень голубым. Я видел его трезвым и пьяным, голодным и насытившимся, громким и оглушительным, влюбленным и полным тоски. Видел я его в хорошие времена и в плохие, в болезни и в здравии. И за все вот эти долгие годы он не произнес ни одной самоуничижительной шутки. Так что я невольно думаю: вероятно, Тайни Куперу почаще следует заряжаться кофеином.
