– Вообще другой! – качает головой она. – А ты не можешь навсегда таким остаться?
– Нет, наверное.
– Сколько минут осталось? – интересуется она.
– Четыре, – отвечаю я.
И мы начинаем целоваться.
На этот раз я к ней склоняюсь, а Джейн не отворачивается. Холодно, губы сухие, носы мокроватые, лбы под шерстяными шапками вспотели. Хочу дотронуться до ее лица, но не могу, потому что я в перчатках. Господи, зато когда ее губы раскрываются, все сразу теплеет, и ее сахарное дыхание наполняет мой рот, а я на вкус, наверное, как хот-дог, но мне все равно. Она целуется так сладко-жадно, а я не знаю, куда положить руки, потому что хочется везде. Хочется потрогать ее колени, бедра, живот, спину и все-все-все, но на нас столько одежды, мы скорее как два натолкнувшихся друг на друга куска зефира, Джейн мне улыбается, не переставая целоваться, потому что тоже понимает, насколько это смешно.
– Лучше мудрости? – спрашивает она, носом касаясь моей щеки.
– Сложно определить победителя, – говорю я, улыбаюсь и прижимаю ее к себе покрепче.
А я раньше и не знал, каково это хотеть кого-то – не в смысле переспать, а хотеть кого-то, хотеть кого-то. А теперь знаю. Так что, может, я и верю в прозрения.
Джейн немного отстраняется и спрашивает:
– Какая у меня фамилия?
– Представления не имею, – тут же отвечаю я.
– Тернер. Я – Тернер. – Я в последний раз ее чмокаю, и Джейн садится ровно, хотя руку в перчатке оставляет на поясе моей куртки. – Видишь, мы даже почти друг друга не знаем. Мне надо разобраться с тем, верю ли я в прозрения, Уилл.
– Неужели его вправду Рендэл зовут. Он же не в Эванстоне учится, да?
– Да, в Лэтине. Мы познакомились на поэтическом вечере.
– Ну, конечно. Боже, представляю себе этого мерзкого гада: высокий, косматый, спортом каким-нибудь занимается – футболом, наверное, – но делает вид, что без удовольствия, потому что на самом деле любит поэзию, музыку и тебя, и он считает, что ты сама – поэма, и твердит тебе об этом, а еще он жирно намазан уверенностью в себе и щедро надушен. – Джейн смеется, качая головой. – Что такое? – спрашиваю я.
– Водное поло, – отвечает она. – Не футбол.
– Боже мой. Ну конечно! Водное поло. Да, водное поло – это самый панк-рок.
Джейн хватает меня за руку и смотрит на часы.
– Минута, – предупреждает она.
– Ты выглядишь лучше с забранными назад волосами, – поспешно говорю я.
– Правда?
– Да, а иначе ты на щеночка похожа.
– А ты выглядишь лучше, когда держись спину ровно.
– Время! – объявляю я.
– Хорошо. Жалко только, что так почаще нельзя.
– Какую часть имеешь в виду? – с улыбкой спрашиваю я.
Джейн встает.
– Мне домой пора. Должна, как дура, быть к полуночи.
– Ага. – Я достаю телефон. – Позвоню Тайни, скажу, что мы пошли.
– Я такси поймаю.
– Да я позвоню…
Но она уже стоит на тротуаре, носки кед выступают за край бордюра, рука поднята. Подъезжает машина. Джейн торопливо меня обнимает – кончики пальцев касаются лопаток – и, не сказав больше ни слова, уезжает.
Раньше мне бывать одному в городе в такой поздний час не доводилось – тут никого нет. Я звоню Тайни. Он не отвечает. Включается автоответчик.
– Вы разговариваете с автоответчиком Тайни Купера, писателя, продюсера, звезды нового мюзикла «Танцор Тайни: история того самого Тайни Купера». К сожалению, видимо, сейчас происходит нечто более чудесное, чем ваш телефонный звонок. Когда чудесности немного поубавится, я перезвоню. БИИП.
– Тайни, когда в следующий раз будешь сводить меня с девчонкой, у которой есть тайный бойфренд, ты не можешь меня хотя бы в известность поставить об этом? А еще, если через пять минут не перезвонишь, я буду считать, что до Эванстона ты сам доберешься. Более того, козел ты. На этом все.
На Мичиган-авеню и такси много, и движение нормальное, но когда я сворачиваю на боковую улочку, Гурон, становится тихо. Я прохожу мимо церкви, а потом направляюсь по Стейт-стрит обратно к «Френчи». За три перекрестка видно, что Тайни с Уиллом там уже нет, но я все равно дохожу до двери магазинчика. Я оглядываюсь по сторонам, но никого не вижу, да и в любом случае Тайни-то никогда рот не закрывает, так что если бы он был где-то поблизости, я бы его слышал.
Я роюсь в карманном мусоре в поиске ключей, достаю. Они обернуты запиской от Джейн «от Гудини».
Я иду по улице к машине и вдруг замечаю на тротуаре шуршащий на ветру черный полиэтиленовый пакет. «Mano a Mano». Я оставляю его лежать, подумав, что завтра кого-нибудь этим осчастливлю.
Впервые за долгое время я еду в машине без музыки. Я несчастен – из-за Джейн и мистера Рендэла Водное Поло Паскуды IV, несчастен из-за того, что Тайни и думать забыл про меня, даже не позвонив, несчастен из-за своих недостаточно хорошо подделанных водительских прав, но я еду в темноте по набережной, звук мотора заглушает все звуки, а губы онемели после недавнего поцелуя, и я хочу оставить его себе и держаться за него, ведь что-то в нем кажется таким чистым, единственной на свете правдой.
Я успеваю домой за четыре минуты до оговоренного времени, родители сидят на диване, мамины ноги лежат у папы на коленях. Он уменьшает звук телевизора и спрашивает:
– Ну как?
– Вообще неплохо.
– «Annus Miribalis» сыграли? – интересуется мама. Меня эта песня так впечатлила, что я даже ей поставил. Наверное, она спрашивает, чтобы произвести впечатление, будто она в теме, и отчасти чтобы убедиться, что я был на концерте. Наверное, потом проверит по списку песен. Я на концерт не попал, если помните, но я знаю, что МДК песню играли.
– Да, ага, было отлично. – Окинув их взглядом, я добавляю: – Ладно, пойду в кровать.
– Может, телевизор с нами посмотришь? – предлагает папа.
– Не, устал, – отказываюсь я и ухожу.
Но не ложусь. А сажусь за компьютер и принимаюсь читать о Каммингсе.
На следующий день рано утром мама отвозит меня в школу. Коридор увешан плакатами о «Танцоре Тайни».
ПРОСЛУШИВАНИЕ СЕГОДНЯ НА ДЕВЯТОМ УРОКЕ В ТЕАТРЕ. БУДЬТЕ ГОТОВЫ ПЕТЬ. ТАНЦЕВАТЬ. ОШЕЛОМЛЯТЬ.
ЕСЛИ ПРЕДЫДУЩИЙ ПЛАКАТ ВЫ НЕ ЗАМЕТИЛИ – ПРОСЛУШИВАНИЕ СЕГОДНЯ.
ПОЕМ, ТАНЦУЕМ И ПРАЗДНУЕМ ТЕРПИМОСТЬ С САМЫМ ЗНАЧИМЫМ МЮЗИКЛОМ НАШЕГО ВРЕМЕНИ.
Я бегу по коридору, поднимаюсь к шкафчику Джейн и просовываю внутрь через щелочку записку, которую написал вчера вечером:
Кому: Гудини
