— К услугам господина! — Навруз поклонился.
— Отправь сестру убитого урусами Мажита к Аслан-хану...
— Позволю себе напомнить господину, что Аслан-хан Курахский присягнул русскому царю и носит чин полковника в армии урусов...
— Чует, чует моё сердце — не предал Аслан-хан истинной веры. Ведомо мне: что тоскует он во вражеском стане, ждёт и жаждет братской помощи. Отправь к нему девку. Дай ей для Аслан-хана золота столько, сколько сможет унести. И пусть обещает ему ещё и ещё. Пусть она скачет к Шаами-юрту. Мой названый брат, Ахверды, сообщил, что урусы уже там. Уразумел?
Покрытая лохматой папахой голова Навруза склонилась в подобострастном поклоне.
— И ещё, Навруз: не позволяй джигитам без пользы убивать пленных. Умершего пусть схоронят, а оставшихся двоих в положенный срок предадим воле Аллаха!
* * *
Всё время до рассвета ушло на поиски одежды. Наконец усталый, но довольный собой, Фёдор сбросил окровавленное тряпье убитого им джигита. От рубахи тоже пришлось избавляться. Вражеская кровь на ней засохла, ткань задубела и царапала кожу. Собственную черкеску Фёдору пришлось надевать на голое тело. Первая осеняя прохлада забиралась под одежду. Высохшие соцветия бурьян-травы неприятно щекотали живот, но Фёдор возвращался к Алёшке и коням счастливым. Аймани жива! Теперь уж он отыщет её, теперь уж он её спасёт!
* * *
— Ах ты горе! — Алёшка с досады треснул его кулаком в грудь. — Я-то весь извёлся от тревоги, а ты ухмыляешься!
— Там наши пленные, — сказал Фёдор едва отдышавшись. — Чечены бают, будто один умер. Зато двое других ещё живы. Чечены рыщут дозорами по всей округе. Знают они и об отряде его сиятельства, но нападать опасаются. Я так разумею, генерал Мадатов совсем близко. Думаю, они подходят со стороны Шаами-юрта.
— Я коней держу под сёдлами, Федя...
— Это ты молодец, молодец, — приговаривал Фёдор, оглаживая голову Соколика.
Фёдор вскочил в седло.
— За мной! Что есть духу к генералу! — и казак дал Соколику шпоры.
Он слышал, как Алёшка что-то кричал ему в спину, слышал звонкий стук подков Пересвета. Наконец Алёшка нагнал его. Пересвет и Соколик шли голова к голове до тех пор, пока Алёшка не набросил на шею Соколика петлю аркана. Соколик сбился с галопа, замотал головой, принялся вскидывать задние ноги.
— Что творишь?! Ополоумел?! — закричал Фёдор. Ему с превеликим трудом удавалось удержаться в седле.
— Куда несёшься, сумасшедший? — отвечал Алёшка. — Коня решил запалить? Шпорами решил друга истерзать? А ну, как возле дороги враг засел в засаду? А тут как раз ты несёшься!
Кони перешли на шаг, потом вовсе остановились. Алёшка спешился, для верности ухватил Соколика за узду.
— Зачем ломиться по бездорожью? — уговаривал он Фёдора. — Войско идёт нам навстречу по дороге. Теперь уж они совсем близко. Надо нам двигаться им навстречу!
Полдня они кружили в окрестностях Грозной, пытаясь выбрать верное направление, угадать, с какой стороны подойдёт к месту будущей баталии отряд Мадатова. Встречный пастушок, косоглазый и кривоногий, с высоким посохом и при отаре из двух дюжин ободранных овец, поведал им, что видел войско с пушками и повозками.
— Я прятался, прятался, — парнишка трясся как в лихорадке. — Но дядька в бороде выдрал меня из кустов. Так трепал, что воротник оторвался. Оттащил к хану. Хан большой, на коричневом коне, глаза огнём горят, сабля при нём золотая, шпоры из горного хрустала, шапка из...
— Ну хватит, довольно! Где видел ты русского хана? Когда?
— Вчера. Рядом с Шаами-юртом. Я сам оттуда... Пощадите...
— Говорил я тебе, Федя, поскачем по дороге. — Алёшка сплюнул. — Эх, хороший ты солдат, но очень уж упрямый!
Дальше они двинулись на рысях по недавно проложенной русским войском дороге. Слева и справа мелькали шелковичные деревья, неподалёку среди камышей причудливо извивалась Сунжа. На обочинах дороги лежали кучи поваленных деревьев. Среди мёртвых стволов тут и там возвышались уцелевшие лесные исполины, словно монументы былому величию здешних лесов.
Они останавливались лишь для того, чтобы напиться и дать отдых коням. Вокруг было тихо и пустынно. За целый день пути они не встретили ни одного человека, ни повозки, ни пасущегося стада.
— Вся шантрапа к Грозной подалась — ворчал Алёшка. — На поживу надеются.
Перед вечером им встретился разъезд казачьей разведки.
— Наконец-то! — весело приветствовал их знакомый казак из первой сотни есаула Фенева. — А мы уж и не чаяли встретить вас живыми. Думали: волки сожрали вместе с конями.
— Мы были у Грозной, — ответил Фёдор. — Там мы видели полным-полно волков бесхвотых... Там стоит вражеское войско... Ты проводи нас к генералу, мил человек. Дело до него наисрочнейшее!
* * *
Войско Мадатова встало бивуаком возле опустошённого войной Алхан-юрта. До Грозной оставалось не более дня пути. Дозорный проводил их к палатке генерала, подсвеченной изнутри яркими огнями. Аслан-хан Курахский с сыновьями, Переверзев, Износков, Фенев, Вовка Кречетов — все были тут.
— Выпей вина, казак, — сказал Мадатов, едва глянув на Фёдора. — А ты, Алексей, неужто не устал?
— Как не устать, ваше сиятельство, коли весь день скакали, как чумные...
— Так пойди, займись конями. А ты, Туроверов, докладывай толково.
Фёдор уже глотнул из поднесённой Филькой кружки сильно разбавленного водой вина и приступил к докладу.
— Защитники крепости совершают вылазки. Но враги всё прибывают. Эх, обидно мне стало сидеть в кустах и смотреть исподтишка, как товарищи кровь проливают. Да и Алёшка... Он хоть и щёголь и пустослов, но солдат отменный. Что и говорить георгиевские кресты просто так не дают. Вот и ходили мы поочерёдно ко вражескому стану в разведку.
Мрачнее тучи, Мадатов мерил шагами пространство палатки, говорил раздражённо:
— Тут как ни прикидывай — потери наши велики будут. Выскочим из леса — тут они нас ружейным огнём положат...
— Так я прокрадусь! — предложил Фёдор. — Позакладываю бомбы в ящики с порохом. Так рванёт!.. Пусть только конь мой отдохнёт, а сам-то я ничего, не устал. Прорвусь, не впервой... — сказал Фёдор.
— Поживём-увидим, — задумчиво проговорил Мадатов.
— Я так мыслю, ваше сиятельство, что кончились в крепости пушечные заряды, потому и молчат батареи, потому и роится под стенами эта нечисть, — не унимался Фёдор.
— Видел ли Нур-Магомеда? — спросил Мадатов.
— Так же ясно, как вас сейчас вижу. Ничего себе — знатная фигура, красивый человек, хоть и злой... — во время своей речи Фёдор посматривал в сторону владетеля Кураха. Аслан-хан оставался мрачнее тучи. С необычайным вниманием рассматривал он лаковые мыски своих сапог.
