Гасан-ага осёкся под пристальным взглядом Фёдора. Курахский рыцарь отощал за время трудного похода. Тяжёлые раздумья тёмными тенями легли на его чело, пышные волосы потускнели, одежда изорвалась.
— Я останусь с Мажитом, — отрезал Фёдор. — У нас своя дорога, у вас — своя. А Аймани... Она пусть сама решает, с кем ей быть. Вы идёте в Коспарты, добываете провизию и коней. Мы меняем еду на сокровища, а дальше каждый идёт своим путём...
— О нет! — взмолился Мажит. — А как же баня? А как же ночлег под гостеприимным кровом? Ай, ноют, ноют от лютой стужи мои несчастные кости! Ой, и смердит же от меня! Как от старины Ушана смердит! Пусть Али сторожит твои сокровища, досточтимый Гасан-ага! Он неутомим, он многое может стерпеть. А что я могу? Лишь читать из Священной книги по памяти, да и то... от голода и холода память у меня отшибло. Того и гляди, лягу рядом с этими несчастными дромадерами. Лягу, да и помру!
— Довольно жаловаться! — провозгласил Гасан-ага. — Аймани, пересаживайся ко мне, за седло. Погрузим сундуки на Ёртена.
— Верблюды пали, лошади — тоже падут, — вступил в разговор Али — дикий волк. — Если господину угодно сохранить сокровище — мой долг исполнить его желание. Я останусь на страже.
Фёдор заметил, как Гасан-ага прежде чем расстаться с верным оруженосцем, достал из тюка кожаный мешочек и спрятал его в седельной сумке белого арабского скакуна.
Аймани всё молчала. Смертельная усталость окрасила его милое лицо в синевато-бледные тона. Но она крепко держалась в седле, твёрдою рукой правила мощным Ёртеном.
— Осталось немного терпеть, милая, — тихо молвил Фёдор.
Ответом ему был лишь ласковый взгляд усталых очей. Тронули коней. Животные, преисполненные новых надежд, торопились сойти вниз по склону, к уютным дымам Каспарты, к теплу и сытной кормёжке. Ушан, пробежав следом за ними до середины склона, заслышал лай пастушьих псов, опустил хвост, вернулся к Али, охранять сокровища.
Каспарты встретил их запахом свежих лепёшек, острым чесночным духом чечевичной похлёбки, кисловатым ароматом козьего сыра. Казалось, носы изголодавшихся путников не способны уловить никаких запахов, кроме ароматов еды. На постой устроились отменно — в доме местного старосты, давнего знакомца Гасана-аги. Повсюду их сопровождали сумрачные взоры и сдержанные улыбки балкарцев — жителей Каспарты. Старики с опаской косились па потускневшие доспехи Гасана-ага и богатое вооружение Фёдора. Женщины с неодобрительным недоумением поглядывали на рыжие косы и мужской наряд Аймани. На улицах было многолюдно — чумное поветрие миновало эти места, холодные льды и заоблачные кручи Мамисона охранили людей от морового поветрия.
— Благодарение Аллаху, с осени прошлого года тихо в наших местах, — говорил старшина балкарцев, не старый ещё человек по имени Исса. — За горами чума, война, смерть. А у нас — тишина и всё это благодаря усердным молитвам святого человека.
— Святого, говоришь? — усмехнулся Гасан-ага.
— Такого святого, что святей не придумаешь! — обиделся Исса.
Их было пятеро. Сам Исса — глава рода, его меньшой брат Муса, Фёдор, Мажит и сам Гасан-ага. Перед ними на низком столике хозяйка дома выставила изысканные яства, главным из которых был огромный, расписанный синей и белой краской чайник, полный горячего напитка.
— Пейте сколько пожелаете, — сказала хозяйка удаляясь. — Путники, спускающиеся с ледника, всегда хотят именно чая.
Гасан-ага развязал кожаный мешочек и щедрой рукой всыпал треть его содержимого в расписной сосуд.
— Вряд ли мы станем от этого святыми, — молвил сын правителя Кураха. — Но веры нам этот напиток добавит. А как прожить без веры, верно, Исса?
— Верно, достопочтенный. — Исса вежливо поклонился, приложив левую ладонь к груди.
Мажит наполнил простую глиняную пиалу горячим напитком из чайника. Пил медленно, смакуя каждый глоток. После недолгих колебаний Фёдор последовал его примеру. Вскоре бледные щёки аккинского грамотея зарумянились, взгляд оживился. Мажит потянулся к хозяйской зурне, осторожно тронул струны. Зурна отозвалась печальным звоном. Пространство между каменным полом и сосновыми стропилами потолка заполнила тихая мелодия, робкая, нестройная, но преисполненная трогательного обаяния.
— Достославный Йовта первый раз появился в наших краях много лет назад. Тогда ещё жив был наш отец, — голос доброго Иссы звучал в ушах казака под аккомпанемент сладостных напевов зурны. — Это он построил в Каспарты мечеть, это он послал старшего из моих сыновей в столицу Персидского ханства учиться в медресе. Теперь мой Исса стал муллой и его старший сын — мой внук — тоже будет муллой.
— Ай, и он учился в медресе Кукельдаш! — покачал головой Мажит.
— Я видел вашу мечеть, — проговорил Фёдор. — Немало трудов пришлось потратить, чтобы вырыть такой глубокий подвал, почтенный Исса.
— Иноверцам запрещено входить в дом Аллаха, — смиренно ответил хозяин.
— Да я и не входил. Слышь, Гасан? Там, под домом Аллаха, преогромный подвал. Интересно, чем заполнил наш приятель Йовта столь обширное вместилище?
Но Гасан-ага не отвечал. Нестройные напевы зурны убаюкали курахского рыцаря. Его сильное тело, погруженное в пучину глубокого сна, покоилось на вышитых подушках. Гасан-ага был одет лишь в шёлковые шаровары и белоснежную льняную сорочку с инициалами АЕ на вороте. Дюжину таких сорочек сын правителя Кураха получил в подарок от друга семьи — командующего русской армией, влажные волны его волос скрывали шею и верхнюю часть широкой груди. Даже лишённое доспехов, тело Гасана-аги блистало неукротимой мощью и дикой, яростной красотой.
— Что ты, Педар-ага, так зубами скрипишь? — Мажит с внимательным участием засматривал в лицо друга. — Не пора ли на покой? А завтра поутру я берусь разведать о кладе, спрятанном в подвале мечети.
* * *
Три дня, последовавшие за днём первого дружеского ужина в доме старосты селения Каспарты, путники провели каждый при своих заботах.
Аймани, едва отдохнув, отправилась бродить по окрестным горам. Фёдор перековывал коней и правил клинки, Гасан-ага не погнушался починкой сбруи. Каждый день курахский рыцарь тайно навещал своего верного оруженосца, сторожившего на отшибе добытые в бою несметные сокровища. Сам Али — дикий волк в Каспарты не появлялся. Фёдор утомился разгадывать странности поступков своих товарищей. Он порешил так: едва лишь Соколик отдохнёт, едва лишь заживут раны, нанесённые жестоким Мамисоном его быстрым ногам, отправятся они в дальнейший путь вдвоём, без докучливых попутчиков. А ежели Мажит станет упрямиться и настаивать на своём, то он расстанется и с Мажитом.
* * *
Нападение совершилось ранним утром. Фёдора разбудили звуки выстрелов. Палили во дворе, да так часто, что казаку показалось поначалу будто весь Каспарты встал под ружьё, разделившись на два враждующих отряда. Казак выглянул в окно. В предутренних сумерках он узрел всполохи ружейных выстрелов и мечущиеся по двору силуэты полуодетых людей. Наскоро натягивая сапоги и кольчугу, шаря среди разбросанных повсюду подушек в поисках Волчка, казак то и дело подбегал к окну. Он пытался разглядеть среди мечущихся фигур знакомые силуэты. Но нет, знакомых на дворе дома доброго Иссы не находилось. Не было там и его, Фёдора Туроверова, заклятого друга — курахского рыцаря, отважного Гасана-аги! Кто же тогда вёл бой? Надвинув на брови папаху, Фёдор выскочил во двор. Он затаился в тени коновязи, спрятавшись за яслями. Нападавших было много. Не менее двадцати джигитов, говоривших на языке нахчи, осаждали мечеть. Ворота храма и дом старосты Каспарты разделяла небольшая, поросшая травкой площадь. Пули звонко ударяли в окованные железом ворота храма, наполняя воздух пронзительным звоном. В предутреннем полумраке, среди грохота и свиста пуль, в частых вспышках пистолетных и ружейных выстрелов, Фёдору никак не удавалось рассмотреть нападавших и обороняющихся. Казак уж вознамерился переместиться поближе к воротам и, может быть, даже вступить в схватку, когда на его плечо опустилась чья-то лёгкая рука. Фёдор дрогнул, обернулся. Из-под нависших шерстин лохматой папахи на него смотрели внимательные глаза Мажита.
