— Прячься, олух. Это они вернулись. Подвесили-то живого, чтоб подумал. Чтоб решился указать тропу, ведущую внутрь крепости... а так...
Фёдор не стал слушать. Он выбежал наружу. Соколик дожидался неподалёку. Казак успел выдернуть из седельных сумок ружьё, пистолеты и лядунницу с патронами, успел шепнуть коню:
— Прячься, братишка...
Успел вернуться в башню до того, как всадники миновали полуразвалившиеся ворота древней крепости.
Лелебей исчез. На куче соломы в углу Фёдор обнаружил лишь пустые деревянные ножны.
— Эй, дядя! — позвал казак.
— Не ори, олух! — Лелебей сидел на стропилине, на том самом месте, где несколько минут назад Митрофания оставила на тёмном дереве памятную зарубку.
Он успел вскарабкаться наверх, зарядить ружьё и пистолеты.
— Помнишь ли, как целиться, дядя? — спросил Лелебея шёпотом. — Если не помнишь, подскажу: целься в головы...
— Помню ли? — усмехнулся Чуб в ответ.
* * *
Они выстрелили разом, едва лишь враги вбежали под своды башни. Двое врагов пали на примятую солому, прямо на пороге. Третий рухнул в дверях, сражённый ружейной пулей.
— Сколь же их было всего? — нашёптывал Фёдор, перезаряжая оружие. — Не семеро ли? Если так, то перед башней ещё четверо топчутся...
Но врагов оказалось намного больше. Фёдор и Лелебей не раз и не два перезаряжали пистолеты и ружьё. Целились метко. На прошлогодней соломе у них под ногами лежало не менее пяти мертвецов. Раненые стеная отползали наружу башни, за дверь.
— Слава Господу, пистолетов и ружей у них нет, — бормотал Лелебей, всякий раз истово крестясь перед тем, как совершить очередной выстрел.
Стрела попала Лелебею в шею, под подбородок. Пронзила насквозь. Когда Чуб начал клониться наперёд, чтобы рухнуть лицом в окровавленную солому, Фёдор увидел кованое остриё, торчащее у него из затылка.
— Прощай, дядя, — прошептал казак.
— Эй ты! — позвали его из дверного проёма на языке нахчи. Голос звучал уверенно. В интонациях говорившего чувствовалась привычка повелевать. — Слезай на землю, и мы даруем тебе жизнь! Я знаю тебя, ты служишь Ярмулу и в кармане на груди хранишь пропуск от него. Слезай, и я пощажу тебя во имя дружеского договора с Ярмулом.
— Кто ты? — ответил Фёдор. — Назови своё имя!
Казак успел перезарядить пистолеты. Зарядов хватило бы ещё на дюжину выстрелов, не более. Эх, знать бы, сколько врагов стоит по ту сторону дверного проёма! Фёдор посмотрел наверх. Сквозь прорехи кровли синело небо.
Прежде чем прыгнуть, Фёдор выстрелил из ружья. Тяжёлая пуля выбила из каменной кладки рядом с дверным косяком фонтан каменной крошки.
— Не стреляй, казак! — закричали из-за двери. На этот раз голос показался Фёдору знакомым. Но на размышления времени не оставалось. Он оставил ружьё лежать на стропиле, пистолеты засунул за пояс, холодное лезвие осиротевшей Ксении зажал зубами.
Ему удалось ухватиться за обрешётку крыши. Подгнившая доска прогнулась, угрожающе затрещала, но не обломилась. Через несколько мгновений казак лежал, прижимаясь лицом ко влажному дерновому покрытию кровли. Прямо перед ним, обнажённый по пояс и бритоголовый, сидел абрек. Мохнатая верёвка аркана толстыми кольцами свисала с его мускулистого предплечья. Окладистая, иссиня-чёрная кучерявая борода прикрывала его шею и верхнюю часть бледной, покрытой буйной растительностью груди. Фёдору доводилось видеть этого человека ранее. И месяца не минуло ещё с той поры, когда этот абрек вместе с товарищами пытался при помощи тарана пробить ворота крепости Дарьял. Ещё мгновение — и петля аркана, брошенная опытной рукой, сдавила шею казака. Ксения с печальным звоном катилась по крыше до тех пор, пока не исчезла за её обрезом. Фёдор успел метнуть в абрека кинжал, но тот уклонился от лезвия. Абрек натягивал верёвку, злая петля впивалась в шею, сдавливала, душила.
— Хватит, довольно... — прохрипел Фёдор посиневшими губами. — Веди меня к Йовте, татарин. Пусть будет по-вашему.
* * *
Исламбек оказался отменным наездником. Он и его кобыла по имени Чиагаран
[22] носились по горам, по-над пропастями, единым духом преодолевая крутые подъёмы, кубарем скатываясь в тёмные ущелья. Фёдору казалось порой, что седло Чиагаран пусто, что наездник давно вывалился из него, сгинул меж диких скал, унесён бурным потоком Ардона. Но Исламбек был там, в седле. Казалось, нет в мире силы, способной вырвать из стремян его изуродованные болезнью ноги. Казалось, не ведает он страха, голода, усталости, не рассуждает, не надеется, не сомневается, а просто так живёт. Просто вся жизнь его — нескончаемая скачка. Куда? Зачем? Ему нет дела до размышлений, дурманящих умные головы, нет дела до мелочных расчётов трусливых душонок. Сколько раз смерть подходила к нему, укладывалась рядом на жёсткую подстилку у очага, обнимала, манила, обещая скорое облегчение, пугала множеством ужасных личин. Отняла близких, но не по зубам старой оказался парнишка из аула Кюрк — внук очень злого человека. И всего-то у него осталось в этой жизни: дедово турецкое ружьё и Чиагаран — Пляска. Невнятной серовато-бурой масти, Чиагаран сливалась со склонами гор, бесследно растворялась в зарослях. Её местоположение можно было определить лишь по дробному топоту, да клубам вздымаемой копытами пыли.
Исламбек — кривобокий замарашка, молчаливый, пытливый и любознательный, то неотлучно следовал за мрачным Али, то уносился прочь верхом на Чиагаран. Он первым преодолевал бурные речки и опасные осыпи, взбирался по узким тропкам на неприступные скалы, умел находить пищу на голых обледенелых склонах. Фёдор быстро сообразил, что мальчишка кроме наречий нахчи и кураха, хорошо понимает и русскую речь, на которой часто говорили друг с другом Фёдор и Мажит.
Рахим нанялся на службу к Гасану-аге за плату. За время путешествия из окрестностей Хан-Кале к Дарьялу курахский рыцарь разжился имуществом. Верблюды тащили окованные железом, тяжёлые сундуки. Медные колокольцы звенели на их шеях, бренчала в сундуках военная добыча, блестел на груди Рахима помятый бронзовый нагрудник. Великодушный Гасан-ага наградил нового сподвижника взятым в бою доспехом: нагрудник и шлем с сетчатым назатыльником, булатный клинок в простых деревянных ножнах придали облику кюркского кабатчика величавую воинственность. Буланый конь под ним, немолодой и смешанных кровей, гордо вскидывал голову, гулко стуча новыми подковами в гранитные бока суровых утёсов.
* * *
Именно их, Исламбека и Рахима, Фёдор увидел первыми. Оба шли на рысях по мелководью. Копыта их коней поднимали в воздух фонтаны брызг.
— Твой хозяин идёт следом за ним, — ворчал Йовта. — С ним полоумная девка — племянница Лорса-прощелыги и её брат — ни на что не годный бродяга. Один лишь Али из всех них достоин уважения, он истинный поборник Аллаха и отважный воин. Ты готов, Нариман?
